Омар Суфи - Последний аккорд

У Али-муаллима было четверо маленьких детей. Я надеялся, что кто-то из этих отпрысков будет учиться игре на пианино. Кроме детей, к Али-муаллиму приезжало кучу родственников из родного села, которым он в первый вечер читал стихи Гусейн Джавида. Поэт, конечно, он был замечательный, я имею в виду Гусейн Джавида, сгинувшему в репрессивном омуте Сталина. Однако, человек, который его декламировал, разбирался в тонкостях литературы своеобразно. Однажды Али-муаллим пришел домой с заседания ученого совета, где какой-то его коллега защищался на тему романтизма в литературе — это был сравнительный анализ поэзии Гусейн Джавида и Роберта Стивенсона. Этому ученому, который посмел, по выражению Али-муаллима, сравнить гения Гусейна Джавида с каким-то писакой романов о пиратах, пришлось не сладко. Али-муаллим беспощадно разгромил его работу. Не знаю, чтобы сказал сам Гусейн Джавид на это…

Али-муаллим приглашал в дом гостей, иногда это были гости из Москвы. Как я понял, Али-муаллим работал над докторской диссертацией и собирался защищаться в Москве. Русским он владел сносно, работу он писал на азербайджанском, а его студенты переводили ему на русский. Профессора и ученые, которые посещали его дом, особенно те из Москвы, сразу обращали внимание на пианино. Они между собой говорили, что видать Али-муаллим человек высокоинтеллигентный и маститый — вон какое пианино у него в доме.

А я то хотел сказать — так на мне никто не играет, мать вашу… Извините. Я давно уже находился среди советских людей и забыл аристократические манеры. На мне еще отдавались отзвуки композиций Сабира и я отчаянно надеялся, что мои клавиши вновь зазвучат. Проходили годы, но никто на мне не играл. На меня ставили вазы, всякие статуэтки, но, никто не открывал панель. Я начинал расстраиваться. Изредка дети открывали меня и беспорядочно били по клавишам. В эти минуты я сокрушался — я слышал, как мои клавиши не дают нужного звучания. Самое ужасное — мои внутренности начали поедать насекомые. Я понимал, что моя старость медленно и верно дает о себе знать, но при хорошем уходе и замене некоторых частей пианино может служить достаточно долго. Увы, здесь мне становилось все хуже и хуже.

Али-муаллим же приходил домой все более довольный. Он защитил докторскую диссертацию, перешел работать в государственный университет, позже возглавил кафедру литературы. Он опубликовал пару книг о связи азербайджанской литературы с революционным движением — первой была книга о революции 1905 года, потом о революции 1917 года. Далее он писал о связях азербайджанских писателей с русскими революционерами. Я не знаю, откуда он черпал материалы и вообще когда писал — дома он этим почти не занимался. Апогеем его научной деятельности стала книга о роли Михаила Суслова — члена Политбюро, одного из партийных лидеров СССР, отвечавших за идеологию — в развитии азербайджанской литературы. После этого его сделали деканом филологического факультета. Однако Михаилу Суслову эта книга успехов не принесла — в год опубликования он покинул этот бренный мир. Через пару лет Али-муаллим написал книгу о роли еще какого-то партийного босса в развитии азербайджанской литературы. И совсем скоро он стал проректором педагогического университета. Я надеялся, что Али-муаллим, став большим начальником, переедет на новую, более широкую квартиру и оставит меня здесь новым хозяевам. Переехать-то он переехал, но меня тоже забрал собой. Не знаю почему — на мне по-прежнему никто не играл.

В 1985 году к власти пришел Горбачев, и вскоре началась перестройка. Но не для меня. Еще три года со мной не происходило ничего нового. Али-муаллим возмущался изменениям в обществе — он ругал на чем свет стоит появившихся кооперативщиков — спекулянтов и воров, как он их называл. Он призывал вернуться к ценностям, которые завещал Ленин. Он стал вспоминать свое детство, прошедшее в сталинский период, хвалил Мир-Джафара Багирова за его беспощадную борьбу со всякой спекуляцией и буржуазной интеллигенцией.

В один из дней Али (больше я его не буду называть муаллимом) сказал своей супруге, что ценности в обществе меняются. Пианино уже не является необходимым предметом и надобно бы этот инструмент продать. Я обрадовался — у меня появилась надежда, что меня приобретет новый хозяин, который использует меня по назначению.

1988 год стал зловещим для Баку. Начался конфликт с Арменией. Я с грустью и ужасом вспомнил свой первый год пребывания в этом городе в далеком 1905 году. Я вспомнил ужасный 1918 год. Неужели все начинается заново. Так оно и было.

Али было не до меня. Все бурлило в городе и в стране. Все напоминало 1917 год.

На следующий год моего хозяина сняли с работы. Не знаю за что. Обычно он умел подстраиваться по ветру. Он пришел домой и попросил вызвать скорую помощь — что-то у него было с сердцем, и он залег на месяц. Для меня это означало, что еще некоторое время мне придется пробыть в этой квартире. Мои струны уже давно были расстроены. Дети уже были взрослыми — даже никто не создавал какофонии на мне. Абсолютная тишина…

Через некоторое время Али ожил. К нему пришел его приятель, и они начали дружно поносить советский строй. Али ушел головой в политику. Он стал писать анти-армянские и русофобские статьи и даже написал брошюру о временах репрессии в азербайджанской литературе. Далее он написал книгу о негативном влиянии коммунизма на азербайджанскую литературу. Назвал он ее, кстати, «Литература азербайджанских тюрок в период коммунистического гнета». Али активно участвовал на митингах, но в 1990 году его пыл спал. 20 января советские войска вошли в город и уничтожили мирных демонстрантов. Мой хозяин перепугался не на шутку. На целых два года он затих. Впрочем, в 1990 году он меня продал, слава Аллаху, новым хозяевам. Я о нем потом узнавал новости из газет. В 1992 году Народный фронт сделал его ректором одного из университетов. Он продолжал писать книги о роли всяких там руководящих государственных деятелей в развитии азербайджанской литературы, пока его не сняли с работы, и тогда, кажется, он перешел в оппозицию. Впрочем, он меня больше не интересовал.

[1] Гусейн Джавид (1882—1941) — азербайджанский поэт и драматург; Джалил Мамедкулизаде (1866—1932) — азербайджанский писатель-сатирик, журналист и просветитель.

Глава тринадцатая

Чертова дюжина

После Али меня приобрел мелкий торговец Фуад в целях перепродажи за большую цену иностранцам, которые стали наезжать в Баку. Фуад был владельцем открывающихся как грибы так называемых «комиссионных магазинов». Но, увы, иностранцы, которые, очевидно, ранее обещали меня купить как антиквариат, по каким-то причинам быстро уехали из Баку в середине 1990 года, и я без дела проторчал в запыленном складе Фуада еще полгода пока он нашел покупателя — это был владелец маленького частного ресторана — такие тоже как грибы стали открываться в то время.