Эшли Шумахер - Мгновения Амелии

Валери говорит так, словно я рассчитывала приехать сюда, словно всегда отдыхаю здесь летом. Я перестаю полировать рукавом прилавок, успев насладиться мыслью, что в моем снежном шаре останется это место. Я могла бы жить здесь, среди персонажей, любимых сюжетов и людей с личными историями, покоящимися в душах и на кончиках пальцев. В спокойные дни я бы фотографировала туристов и местных жителей, слушала их любимые рассказы и сквозь объектив пыталась поймать блеск в их глазах. Я могла бы создать целую повесть, сотканную из их жизней, а затем наблюдать, как написанные на странице слова формируют внутренний мир читателей.

Я могла бы быть с Ноланом.

Эта мысль самая опасная. До сих пор я проживаю последствия, возникшие от близкого соприкосновения моей судьбы с судьбой другого человека. Поэтому поток аргументов Марка уносит прочь из моих мыслей имя Нолана и подталкивает меня сказать следующее:

– Валери, спасибо за все. Но мне, правда, нужно вернуться в Даллас. Нужно посетить подготовительные занятия.

– Серьезно, ты уезжаешь?

Из помещения за стойкой выходит Алекс. Пристально наблюдая за мной, он склоняется над неподатливым ящиком, достает отвердевшую гранулу собачьего корма и резко захлопывает его. Касса издает радостный звон, Валери, похоже, вполголоса чертыхается, а парень не сводит с меня глаз.

Я не отвечаю ему сразу, поэтому он поворачивается к Валери и спрашивает:

– Серьезно, она уезжает?

– Я прямо перед тобой, – бросаю я.

– Почему она не останется на лето? – недоумевает Алекс, игнорируя меня. – Все остаются.

– Я не могу остаться, – вклиниваюсь я. – Дженна… ее родители… они ждут меня в Далласе. Там мое место.

Слова отскакивают в воздухе, как жестяные банки от асфальта – глухо и многократно.

– Ты должна остаться, – отрезает Алекс, умоляя меня взглядом. – Хотя бы на чуть-чуть. Если он тебе небезразличен, то ты…

С переливчатым звоном открывается входная дверь. Внутрь вслед за нетерпеливым Уолли, который сразу же взлетает вверх по лестнице, заходит Нолан. Со второго этажа доносится воркование мистера Ларсона над псом.

Мы молча смотрим на Нолана, ожидая, что кто-то из нас заговорит первым.

– Что происходит? – интересуется он. Я притворяюсь, что не заметила, как озарилось его лицо при виде меня.

– Мне нужно уехать, – прямо сообщаю ему. Земля, осознающая последствия, сотрясается от единственного скатившегося с горы камня. – Не могу остаться.

Из его глаз мгновенно исчезает свет, угасает улыбка. Словно я со всех сил вытолкнула Нолана в параллельное измерение, в котором утопила в пучине всех китов, потому что могла и хотела посмотреть на его мучения.

– Я решил, что ты передумала. – Его голос тверд, как мост, нависший над разлившейся рекой. – Ты звонила, чтобы сказать им…

– Нет, я не могу, – лгу я, глазами умоляя понять меня. – Я должна уехать.

На его лице поочередно сменяются выражение неверия, злости, боли и снова злости. Даже сейчас я не могу не удивиться, почему решила, что Нолан менее обворожителен в жизни, если не похож на себя с портретного снимка. Я пробегаю взглядом с его головы до длинных пальцев и с легкостью представляю, как они перебирают мои волосы так же ловко, как и пишут «Хроники». Будучи не сжатыми в кулаки, его руки висят по бокам, свободно и отстраненно.

Кажется, что он сгорает изнутри, не теряя своей красоты; однако я заставляю себя не замечать этого, ведь иначе точно останусь.

– После рассказа о сестрах, – выдыхает он. – После этого утра. После ярмарки и фотографий? После всего, что я говорил, ты решила делать то, что за тебя решили?

Вокруг начинают суетиться посетители, желающие отобедать, и для них мы, должно быть, представляем то еще зрелище. Нас окружают злобные перешептывания и неверно истолкованные эмоции, скользящие между нами, как ядовитые змеи.

Валери обменивается с Алексом взглядами, но под пристальным взором Нолана я не могу посмотреть на них.

Я не ошиблась: лес в его глазах потух. Я не ошиблась: он что-то скрывал. Но под его взглядом я осознаю то, чего не понимала несколько дней назад. Нолан не только себя прячет от мира. Его сестры и семья спрятаны за защитными ветвями деревьев, вдалеке от любопытных людей, которые могут опорочить память о них и ради интереса выискивать слабые места в «Орманских хрониках». Нолан возвел стену из шипов, скрывающую любой намек на ранимость; только вот прошлой ночью по его желанию шипы исчезли, открыв мне доступ в его внутренний мир. А сегодня утром Нолан впустил меня в свою душу.

Теперь же я предаю его, отмахиваясь от увиденного.

Нолан не сможет меня простить. Я отвожу взгляд, поворачиваюсь к Валери и предоставляю ему еще один повод возненавидеть меня.

– Мне нужно собрать вещи.

– Схожу с тобой, – говорит она, ничего не выражающим голосом.

Я не смотрю на Нолана.

В лифте меня удивляет молчание Валери. Я считала ее лучшим кандидатом на роль неземного ангела-хранителя, любезной морщинистой феей-крестной, чьи помощники в образе книг и нотных листов укажут мне судьбу. Но в момент, когда могла бы дать совет, Валери молчит, сосредоточившись на длинных запутанных ожерельях. Неожиданно играющая из колонок фортепианная музыка невероятно раздражает меня.

Валери вставляет ключ в замочную скважину, и я слышу собственный вопрос:

– Ты ничего не скажешь?

Она наклоняет голову и, не провернув ключ до полного оборота, обращает на меня взор.

– Что ты хотела бы услышать? – Меня переполняет злость. Неземные хранители должны давать ответы, а не задавать вопросы. Я не отвечаю, и Валери продолжает: – Дорогая, пожалуй, ты на распутье. И ни в этом, ни в каком-либо другом мире нет человека, который бы принял за тебя решение.

– Вот и все? Это ваш мудрый совет? У меня есть два выбора, а вы ничем не поможете?

Она проворачивает ключ, открывает дверь, и мы заходим в гостевую комнату. Валери обращается ко мне, когда я дрожащими руками открываю сумку.

– В двадцать один год, на третьем курсе обучения в университете, я вышла замуж. Мы встретились во время его выступления в опере, на котором я аккомпанировала на фортепиано, чтобы сдать экзамен. Он замечательно отыграл, а потом поехал продавать альбомы и выступать по всему миру. – Она вздыхает и закрывает глаза, пытаясь добраться до точных воспоминаний из ненадежного прошлого, которое живет в нашем разуме. – Мы объездили весь мир. Попробовали всевозможные блюда, потому что он всегда говорил, что оперные певцы не должны быть худыми.

Внутри меня все сжимается, ведь я отчаянно хочу попутешествовать по миру с Ноланом, вот только нахожусь в заточении. Я должна крепко стоять на ногах. Поэтому обращаю все свое внимание на сбор вещей в большую спортивную сумку.