Маарья Кангро - Обезьяны и солидарность

— Они же так далеко и такие маленькие, и совершенно одинаковые. А теперь, вы представьте только, еще и вступают в Европейский Союз! Что они могут предложить Союзу? С точки зрения экономики — от них одни только проблемы на нашу шею. Что они вообще внесли в Европу, что дали человечеству?

— Замечательно, что вы лично дали Европе так много, — врезала я.

— То, как эстонцы думают… их образ мышления, на самом деле очень художественно и глубоко… Таллинн — ганзейский город, очень красивый… — залепетал Марио, и извиняющаяся улыбка на его лице задела мою душу.

— Из всех этих новоприбывших только в Венгрии есть какие-то признаки культуры, это я признаю, — сказала дама. — Брамс, например. Эстония же ничтожна. Если бы в ней было хоть что-то значительное, это проявилось бы в ходе истории.

— Кто это решает? Подобные вам старушонки? Мне жаль, могу лишь выразить сожаление по поводу того, что система образования Италии в свое время была столь несовершенной. — Я наверняка ступала на скользкую дорожку. Бросив взгляд на представителей эстонского посольства с членами семей, подумала: «Только благодаря вам эта старушенция не получит по зубам!»

— Ах так, вы уже оскорбляете. Но позвольте вас спросить, знаете ли вы Данте?

Марио хихикнул, но опять-таки слишком извиняюще. Меня тревожило, что он, несмотря на фланелевую рубашку, выглядел столь атрактивным.

— Данте? Хм-м… да, слышала о таком, — ответила я с интонацией тинэйджера.

— Видите! Вы знаете Данте, а я не знаю ни одного эстонского поэта!

Я засмеялась.

— «Che’ la diritta via era smarrita» [1] «Che’ la diritta via era smarrita» («Утратив правый путь во тьме долины») — цитата из «Божественной комедии» Данте ( здесь и далее — прим. переводчика ). , — пробормотал Марио.

— Послушайте, вы сами хоть понимаете, насколько у вас нездоровая логика? Если вы не знаете ни одного эстонского поэта, то, по-вашему, это должно означать, что они не существуют?

— Так назовите мне хоть одного! Если он имеет хоть какое-то значение, я, по крайней мере, слышала его имя!

— Их значение не определяется вашими знаниями!

— Назовите хоть одно имя!

— В честь чего?

— Назовите хоть одно имя!

— Вы их все равно не знаете.

— Скажите, я хочу знать!

Но я, дорогие соотечественники, не сказала. Я не смогла осквернить ни одного имени перед этой мегерой в зале Cinema Nuovo Olimpia . Хрупкие, нежные и чувствительные эстонские поэты, я не выдала вас. На мгновение я ощутила себя стражницей, да, родительницей, у которой вражья сила спрашивает: ну, а есть ли у тебя хорошенькие детки?.. Нет, я не представлю невинные души на обозрение вражьей силы; твоя грубая розовая пасть, надменная чванливая старуха, не будет их безжалостно глодать. Ни одного невинного имени не позволю я жевать этому рту.

Вместо этого, подрывая свои собственные принципы, исключительно из искреннего желания защитить вас, соотечественники мои, я заявила:

— Думаю, что и итальянскую культуру я знаю лучше вас.

— Итальянская культура имеет всемирное значение!

— Именно. Как и эстонская культура. А что вы о ней знаете?

— О чем?

— Об итальянской культуре! О своих современниках, например. Назовите хоть одно имя! Кого вы знаете из современных поэтов?

Ну, тетя, выкладывай теперь ты свои имена.

— Из современных поэтов… для меня значителен прежде всего Дино Кампана. Его «Canti orfici» [2] «Орфические песни» — поэтический сборник Дино Кампана (1885–1932). . Одно из выдающихся творений современной поэзии! — эти слова она произнесла с лицом фарисея, наслаждающегося искусством.

— Ха-ха-ха! «Canti orfici» ! Современная поэзия? В каком году был напечатано первое издание? — Замолчи, сказала я себе, ну что ты каркаешь. Замолчи, прежде чем сама превратишься в гипсовую статую.

— В каком году… Какое это имеет значение… — Дама впала в замешательство.

— В 1914-м! А сам Кампана умер в 1932-м в сумасшедшем доме. И это последняя современная поэзия, которую вы знаете?

Так. Вот я уже и закоснела, теперь меня можно разбивать. Пожалуйста, создала основу, устойчивую ценность, идиотка. Узурпаторша. Постфашистка. Сама ничего не знаю, но принимаю за основу необходимость знаний. В задницу.

— Хорошо, если вас интересует современность, то почитайте Пазолини.

Вот как. Ах, значит, «почитайте». Ну что ж, вперед, головой об стенку. Я чувствовала своеобразное упоение от своей наглости.

— Пазолини? Хмм. Имя кажется знакомым. Возможно, я его даже переводила. А вы не прикончили его около двадцати лет назад? Если точнее, то восемнадцать с половиной. — О-о, можно ли стать еще тупее!

Нет такой книги, которую необходимо прочитать. Нет. Если культуру следует знать, то лишь по практическим причинам, все остальное жестоко. Это подвижное вещество, позвольте ему двигаться! Руки мои задрожали. Им необходима была какая-то тяжесть.

Следует ли своего противника более уважать, чем терпеть — респект или толерантность, — неужели произвол уважения благороднее и устанавливает с другим более честную связь? Но когда можно занести топор? Когда можно решить, что ты имеешь дело с врагом, который хочет войны? Что это я тут развожу? Что?

Но я все больше входила в дурацкий кураж, была готова расшибить голову о стену и желала лишь одного, чтобы симпатичные товарищи из посольства не услышали моего дебоширства.

— Теперь давайте сделаем так, что я назову какое-то имя из своей дорогой итальянской культуры, а вы должны будете угадать, кто это — писатель, композитор или художник!

В результате собственного сумасбродства одновременно с упоением я почувствовала тошноту. Вот таким неприглядным образом захватывают власть для Эстонии. Марио тихонечко хихикнул и прошептал: «Молодец!»

— Ну, например, кто такой Маурицио Кателлан? Франко Донатони? Валерио Магрелли?

— Вы называете малоизвестные имена, каких-то маргиналов, скорей всего, просто ваших знакомых. Более широкого значения они не имеют.

— О да. Значительно лишь то, что известно вам. — Хотела добавить «коровьи мозги», но смогла сдержаться. Голова моя гудела и пылала.

— Как вы можете подозревать меня в необразованности при том, что я владею пятью языками. Занимаюсь журналистикой. Меня зовут Клизия, как и возлюбленную Монталя, если вам случайно известно.

— На самом деле Клизию звали Ирмой. — Слишком красивое имя было у бабенции.

— Ах, значит, вы работаете журналисткой? А в каком издании? — поинтересовался Марио. По-моему, он спросил об этом слишком нормальным, располагающим тоном. Он не давал ясно понять, на чьей стороне воюет. Я поняла, что ситуация и все ее участники безнадежно нелепы.

— Сейчас я свободный художник, — ответила Клизия. Ее лицо приобрело чрезвычайную строгость. — Но я писала статьи даже для «Corriere» [3] «Corriere della Sera» («Вечерний курьер») — итальянская ежедневная газета. .