Маарья Кангро - Обезьяны и солидарность

— Внимание! Прошу внимания! — провозгласил симпатичный упитанный мужчина в темно-синем костюме. — Продолжаем наш киновечер. Нам крайне приятно представить вам произведение исторического значения: сейчас мы посмотрим первый художественный фильм Эстонии «Медвежья охота в Пярнумаа», созданный в 1914 году.

— Почему мы смотрим этот фильм? Что он там сказал? Значительное произведение эстонского киноискусства? — переспросила Клизия Марио.

— Да. Первое, — уточнил Марио. Я прижала ладони к пылающим щекам, пытаясь остудить их.

После «Медвежьей охоты» стали показывать эстонские мультфильмы. Мне захотелось выбраться из «Олимпии». Выпить вина, несмотря на воспаление уха. Я встала, Марио помог мне надеть кожаную куртку. Он попрощался с Клизией с подобием улыбки на лице. Судя по всему, он не мог иначе. Я едва кивнула, я чувствовала себя стошнившей и кивающей пакету для рвоты. Клизия извлекла из меня наружу наихудшее, вывернула мою изнанку; так ничего и не решив, я предала саму себя, хотя, с точки зрения эстонской культуры, вовсе нет.

На Piazza del Parlamento в лучах вечернего солнца мы обменялись парой слов с работниками посольства, Марио своими экстравагантными эстонскими выражениями и сердечностью произвел на них впечатление. Затем мы вдвоем зашагали в сторону Сатро de’ Fiori . Мы оба проголодались. На Corso del Rinascimento , обучая Марио новым непристойностям, касающимся женщин, я чуть не попала под мопед.

Мы поели в траттории, слева от статуи Джордано. Я заказала реппе all’arrabbiata , перец чили благотворно влиял на мои воспаленные уши и горло. Марио заказал gnocchi al burro e salvia . К нам присоединился друг Марио Витторио, молодой режиссер-марксист, который загадочно улыбался и уходил от разговора, когда я пыталась распалить костер риторикой левых.

Мы рассказали ему о кино и о Клизии.

— Здорово! — заключил Марио и похлопал меня по плечу. — Здорово! Это победа! Старушке повезло, что она попала именно на тебя!

— Ну, знаешь. По сути, все это чушь. Нездоровое сражение. И в то же время… Родное захолустье и сам критикуешь, но если кто-то его атакует, неизбежно встаешь на защиту. Если посягают на его право существования, ничего другого не остается. Это выходит как-то… органично.

— Значит, в кинотеатре состоялась настоящая битва между народами? — сверкнув глазами, негромко спросил Витторио.

— Победила Эстония! — хихикнул Марио. — Кстати, Витторио, скоро мы сообща напишем оперу, в которой невротичный Калевипоэг уничтожает Колизей. Калевипоэг — это герой их эпоса.

— Довольно неуклюжий мужик, но мы его сделаем утонченным невротиком. Создадим такую ситуацию, при которой ему просто не останется ничего другого, как проявить насилие, — добавила я. — Само собой, он пожалеет о содеянном уже в ходе его совершения.

— Ай-ай. Как жестоки маленькие нации. — Витторио незлобиво улыбнулся. — По правде говоря, до сих пор об эстонцах мало что можно было услышать.

— Кстати, где начинается точка отсчета? — поинтересовалась я. — Какая нация считается уже маленькой? Вы не знаете, это где-то установлено?

В эту минуту официант долил нам Chianti , вина трудящихся, как называли его ребята, так что тема Клизии и маленьких захватов власти стихла. Но когда мы встали из-за стола, Марио объявил, что напишет гениальную оперу и о «старушонке». Мы обменялись поцелуями с Витторио, он загадочно улыбнулся, запрыгнул на свою «Веспу» и исчез. Мы с Марио пошагали дальше, в Трастевере, сели в баре под названием Ombre Rosse и принялись комментировать лица людей. Судя по некоторым, забота о себе придавала сияния и преображала удрученность в радость.

— Посмотри, — Марио указал взглядом на соседний столик, в сторону парней в стильной одежде с желированными прическами и по-детски лукавыми глазами. — Бедняжки, — грустно улыбнулся Марио, — таких у нас здесь навалом. Но при определенных условиях сердечная доброта в них все-таки сохраняется.

— Так пусть жизнь найдет для этого верные каналы! — провозгласила я, высоко поднимая стакан с «кровавой Мэри». Бангладешский мальчик с букетом роз вознамерился подарить нам цветы по два евро за штуку, но мы этого не допустили. Внезапно принялись целоваться, прижались друг к другу и не отрывались до закрытия бара, до двух часов.

— Пойдем ко мне, да? — пригласила я, забрасывая сумку через плечо.

— Ах. К сожалению, я сегодня не могу. Мне завтра к восьми на съемку.

— Так я разбужу тебя в семь. Закажем такси на четверть восьмого.

— Честно. Не могу.

— Послушай! Ты же молодой! — На меня накатывало отчаяние. Я предала свои собственные установки, я вышла из себя, произносила дурацкие речи и теперь просто жаждала чьей-то физическо-душевной поддержки. Малыш Марио, который и сам частенько изъявлял желание поиграть в надменных, саркастических и достойных любви близнецов «Wälsungenblut» [4] «Wälsungenblut» («Вальсунгов род») — новелла Томаса Манна. , сейчас намеревался мне отказать. Уткнувшись в его волнистую шевелюру, я боролась с растущим отчаянием. Марио тяжело вздохнул.

— Я завтра позвоню. А ты непременно поезжай домой на такси! Не вздумай идти пешком.

— Хорошо.

— Подожди, давай поймаем тебе такси.

— Ах, да я сама. Я пойду на Корсо Витторио и там сяду. Правда. — В задницу. Не способная на трезвую гордость, я поцеловала его еще раз, долгим и жадным поцелуем. Марио подобрал свой дряхлый велик, оставленный у статуи Трилусса, и, помахав мне, уехал.

Я решила проветриться и сделать еще один круг в Трастевере, хотя почти все бары были уже закрыты. Последние клиенты вытекали из них, в веселье некоторых ощущалось своеобразное ночное раздражение. Мимо меня прошла компания непривычно долговязых немецких парней в красных рубашках. И тогда я увидела Клизию.

В первое мгновение подумала, что ошиблась, поскольку встретить во втором часу ночи в Трастевере даму ее возраста было более чем неожиданно. Спешно перейдя через Piazza Trilussa , я подошла ближе, чтобы убедиться, что мое беспокойное чутье меня не обмануло. Услышала знакомый крякающий голос. Клизия, прощаясь со второй дамой своего возраста, кивнула ей, даже не улыбнувшись, в окошко такси. Таксист с лицом Макиавелли подмигнул мне и уехал. Я подошла к Клизии.

— Добрый вечер.

— Нет! Меня не интересует! — Не знаю, что она имела в виду, видимо, решила, что я продаю наркоту. Но спустя мгновение она меня узнала, и лицо ее приняло желчное выражение:

— Добрый вечер. Вы? — Ее колкость прозвучала столь намеренной, что казалась почти трогательной.

— Так поздно гуляете? — спросила я.

— Мы с подругой ходили выпить коктейли. Она художница. Завтра возвращается во Флоренцию.

— Ясно. А что она за художница?