Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

В течение первых недель чрезмерная усталость мужа беспокоила Эме, да и сам он какое-то время боялся, что не выдержит такого напряжения. Но вскоре почувствовал: силы день ото дня растут и воздух холмов превращает его в другого человека…

Впервые в жизни он получал от жизни огромное удовольствие: его мать родилась на этой уединенно стоящей ферме, в молодости она сбивала миндаль с этих деревьев, расстилала холсты под этими оливковыми деревьями, посаженными ее предками за два или три века до ее рождения… Он любил эти сосновые леса, эти кусты колючего можжевельника, эти терпентинные деревья, любил утренний голос кукушки, полуденный полет ястреба и совиные переклички по вечерам, и, возделывая мотыгой свою землю под небом, по которому неутомимо сновали ласточки, он думал про себя, что ни одной из этих живых тварей не ведомо, что он горбун.

Каждый второй или третий день, возвращаясь из своих браконьерских походов, Уголен заворачивал в Розмарины. И никогда не приходил с пустыми руками: то куропатку принесет, то двух-трех певчих дроздов, то пучок пебрдая, набранного в Эскаупрес; иногда, разрядив ружье, положив его на траву и усевшись под оливковым деревом, он ставил на землю маленькую наковальню и под внимательным взглядом господина Жана долго точил лезвие косы, отбивая его молотком.

Недели через две поле было очищено.

Оливы, избавленные от поросли и сухих веток, воспряли, а колючие заросли отступили к подножию склонов.

Однажды вечером горбун объявил семье о том, что следующий день будет знаменательным, поскольку положит начало непосредственно сельскохозяйственным работам – предварительной вспашке земли, за которой последует посадка культур.

На другой день чуть свет они с женой молча завтракали на кухне, когда вдруг наверху лестницы появилась Манон, заспанная, но улыбавшаяся: она бесшумно оделась, чтобы присутствовать на обряде.

– Работа, за которую я примусь сегодня, будет долгой и тяжелой, – с серьезным видом заговорил горбун, обращаясь к своим домашним. – И продолжится несколько месяцев. Однако нам нет нужды возделывать сразу всю нашу землю. Ограничимся площадью в триста квадратных метров для огорода и в шестьсот-семьсот для луга, предназначенного для разведения кроликов. Уголен говорит, что можно вспахивать надлежащим образом примерно сорок квадратных метров в день.

– Похоже на задачу по математике! – заметила Манон. – Но в квадратных метрах я не разбираюсь.

– Я тебе покажу, что это такое, на месте, ты все моментально поймешь! У меня уйдет дней десять на подготовку почвы огорода к севу и примерно три недели на подготовку луга. Потом в моем распоряжении будет вся зима, чтобы обработать поле, где я собираюсь выращивать тыкву и кукурузу. Думаю, это вполне разумный и осуществимый план, если только Провидение по-прежнему будет дарить меня здоровьем, как это было до сих пор. Пошли!

Они вышли из дома. Утренняя заря уже пылала в сосновых лесах, тянущихся по хребтам в той стороне, где восходило солнце.

Они молча встали на краю поля. Мать и дочка, опустив головы и молитвенно сложив руки, слушали молитву отца семейства: подняв лицо к небу, он просил Бога благословить работу, за которую собирался приняться. Заканчивая молитву, он услышал скрип колес по камням на крутой тропе, щелканье кнута, а некоторое время спустя они увидели Уголена: он пятился, таща за поводья мула, повозка поскрипывала и подпрыгивала на камнях.

Горбун подумал, что его сосед отправился за дровами. Но повозка свернула с дороги, ведущей в холмы, и стала спускаться вниз, по направлению к их ферме: на повозке лежал длинный плуг.

– Привет, сосед! Куда держите путь с таким орудием труда? – спросил горбун.

– К вам! – отвечал Уголен, распрягая мула. – Я подумал, что с мотыгой вы тут целых три месяца будете ковыряться, а с плугом мы вспашем все быстро, даже участок под тыкву будущего года. Земле это пойдет на пользу, мы все кончим сегодня к вечеру!

Повернув к жене сияющее от радости лицо, горбун воскликнул:

– Эме, молитва никогда не пропадает впустую! Вот ответ свыше.

Таким образом Уголен был произведен в ранг вестника Провидения. На самом деле намерения его были не совсем ангельскими.

Во-первых, он следовал советам Лу-Папе: завоевать дружбу соседа, чтобы когда-нибудь позже выкупить ферму, не слишком раскошеливаясь. С другой стороны, он боялся, как бы горбун, орудуя мотыгой, случайно не напал на родник или пласт влажной почвы, свидетельствующий о близости воды: своим присутствием и советами Уголен мог бы предотвратить подобную беду. Кроме того, он думал, что, помогая осуществлению нелепого плана горбуна, он ускоряет провал всего дела. И наконец, ему страшно не терпелось исследовать эту землю – понять, какова глубина плодородного слоя, пощупать ее руками, ощутить ее запах, так что эта вспашка была для него подготовкой собственных будущих планов по ее освоению.

Однако к этим недостойным соображениям добавлялись смутные угрызения совести, невольно мучившие его. Он думал: «Я ему помогаю, делаю ему добро. Я знаю, что у него ничего не выйдет, но все равно совершаю хороший поступок, и Господь это учтет».

Ради будущих гвоздик и чтобы сделать «хороший поступок» еще лучше, он не пожалел ни своего времени, ни своего труда: вспашка продолжалась весь этот долгий день.

Под толстым слоем гумуса обнаружились залежи бурой почвы – смеси мертвых корней и листьев, за долгие годы превратившейся в великолепный плодородный перегной. Им не попалось ни одного камешка: несколько поколений подневольных работников и крестьян выбрали их из земли и сложили кучками в конце поля. Пласт почвы был так глубок, что, не будь колеса, не позволяющего лемеху зарываться, плуг потонул бы в нем.

Уголен направлял плуг, крепко держа его за ручки, и смотрел, как блестящий лемех отваливает и поднимает широкую темную ленту земли, которая затем опадает, образуя стенки борозды.

«Здесь залежи золотых монет, которые только и ждут того, чтобы побыстрее вырасти», – подумал он.

Пообедали под раскидистым оливковым деревом: анчоусы, колбаса, куропатки с капустой, блины и три бутылки вина с запечатанными сургучом горлышками, что отразилось на первых бороздах второй половины дня: они получились слегка кривоватыми.

Вечером, осушив залпом стакан белого вина, Уголен объявил:

– А теперь, господин Жан, эту землю надо оставить в покое на две недели: пусть она наберется солнечного света, напьется утренней росы… А вот с огородом медлить нельзя, не то опоздаете с посадками… Кстати, где именно вы хотите его разбить? И где будет загон для кроликов?