Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– Что же, все это мне очень нравится. Господь сделал его именно таким, какой он нам и нужен. Через полгода от него и следа не останется.

– Тут ты ошибаешься. Я тебе говорил… есть и хорошее, и плохое, планы свои он определил на три года. Он сказал жене: «Мы обречены не позднее чем через три года преуспеть, не то нам придется вернуться обратно в город…». Именно так он и сказал.

– То, что он говорит, и то, что из этого выйдет, отнюдь не одно и то же.

– То, что он говорит, и то, что из этого выйдет, отнюдь не одно и то же.

– Может быть, это доказательство того, что у него есть деньги. Сам знаешь: он продал дом в Креспене и луга в Жеменос. Сам знаешь: он получил наследство.

– Куренок, деньги от наследства – ненадежные. Они, как песок, просачиваются сквозь пальцы… Он уже стал покупать цемент! Идеи плюс цемент способны далеко завести… Не пройдет и полгода, как он начнет головой об стену биться… Предложим ему шесть тысяч, и он уберется отсюда… А пока он здесь, позабавимся, глядя, как он будет метаться среди своих тыкв, это поможет нам дождаться…

– Папе, я хочу, чтобы ты взглянул на него, а потом все мне объяснил, потому что, бывает, я уже ничего не понимаю!

– Я тебе сказал: нет! Но все-таки, любопытства ради, я устрою себе в сосняке укрытие, из которого можно будет понаблюдать за ним издалека… Ради собственного удовольствия.

Тут открылась дверь, и глухонемая сделала Лу-Папе несколько загадочных знаков. Он кивнул головой.

– Она говорит, что ужин готов.

Старуха слегка помахивала раскрытыми ладонями.

– Это томленные в чугунке птички, – перевел Лу-Папе.

– Понятно, – сказал Уголен, – я уже учуял аппетитный запах.

В то же самое время, сидя за столом под свисающей с потолка керосиновой лампой, горбун важно рассуждал:

– Наши суждения всегда поспешны, и души людские разъединены до тех пор, пока любовь не сблизит их. Я ошибся насчет этого человека. Знаешь, в первый день, когда он помог мне перенести в дом мебель, я приписал его благожелательность чисто деревенскому любопытству, мне померещилась в его улыбке своего рода враждебность. Mea culpa! [20] Моя вина! (лат.) Он дал нам бесценную воду из своего колодца, хотя мы ни о чем не просили. Сегодня догадался доставить нам черепицы, что избавило меня от необходимости совершать долгую и дорогостоящую поездку в Обань. Да, этот изнуренный непосильным трудом человек, чьи поля ухожены, несмотря на явную скудость почвы, этот человек пришел предложить свою помощь соседу, с которым не знаком. И даже то, что он сказал нам по поводу тех полоумных деревенских грубиянов, является доказательством его симпатии к нам и его врожденной чуткости: он отказывается быть заодно с этими тупоумными животными. Впрочем, живет он одиноко, его ферма такая же уединенная, как и наша, и мне кажется, он почти не общается с деревенскими!

– Мне он не слишком нравится, – робко возразила Эме.

– Потому что он некрасив! Неуклюж и грубоват… Но под грубой оболочкой нередко скрывается чистая душа…

– Знаю, постараюсь проникнуться к нему. Но малышка его боится… Когда он захотел погладить ее по волосам, она заревела.

– Манон, ты меня удивляешь. Этот милый крестьянин тебе не нравится?

– Он противный, – ответила девочка. – Меня от него холод пробирает по коже. Это жаба!

– Манон, – веско сказал горбун, – это у тебя, а не у него дурные чувства. Он отдал нам черепицу, которой нам так недоставало, так что всякий раз, как пойдет дождь, мы должны будем испытывать к нему благодарность и говорить спасибо.

В воскресенье, во второй половине дня, Уголен по привычке спустился в деревню сыграть в шары. Игра продолжалась долго и доставила ему удовольствие. Он играл в команде с Анжем и Лу-Папе против булочника, мясника и Памфилия. Филоксен, обслуживающий клиентов в кафе, лишь изредка присоединялся к ним, когда возникал спор, – в его обязанность входило тщательно «измерить», чей шар ближе к цели.

Перед довольно представительной «публикой», в первых рядах которой блистали Кабридан, Англад и кузнец, выполнявшие ответственную роль экспертов-комментаторов, они выиграли начальную партию и решающую третью, за ней последовал аперитив, на который были приглашены и эксперты.

Многие жители деревни издалека наблюдали за тем, как в здешние края прибыл горбун и как несколько раз проезжал на своей подводе нанятый им погонщик мулов. Но никто этого не обсуждал, поскольку здешнее правило гласило: «не лезь в чужие дела». Первым о вновь прибывшем заговорил Уголен.

– Там, наверху, поселился один чудак и перевез из города все свои пожитки! – сообщил он.

– Я видел, как поднималась в гору подвода, – подтвердил Памфилий. – Раза три точно!

– Все четыре, – вмешался Эльясен.

– Он что, взял ферму в аренду? – поинтересовался Филоксен.

– Нет, – ответил Уголен, – он ее купил. Ну, так он мне сказал.

– Он крестьянин?

– Нет, он горбун.

– Бедняжка! – сочувственно произнес Памфилий.

– Давно он приехал? – спросил булочник.

– Да с неделю будет.

– Я его еще не видел. А где он собирается покупать хлеб?

– В Руисателе. Он все покупает в Руисателе, – ответил Уголен.

– Почему? – обиделся булочник. – Он боится, что отравится моим хлебом?

– Разумеется нет!.. Дело в том, что он не хочет наведываться в деревню. – Помолчав, Уголен заморгал и наконец сообщил: – Он из Креспена.

– Ай-ай-ай, это вряд ли делает ему честь, – сказал кузнец.

– А вдруг это шпион? – вставил Кабридан.

– И о ком, по-твоему, он будет собирать сведения? – спросил Филоксен. – О тебе? О твоем турецком горохе?

– К тому же, будь он шпион, он не сказал бы, что он из Креспена! – рассудительно добавил Памфилий. – Нарочно приходил бы в деревню собирать сведения.

– А он как раз наоборот! – заметил Лу-Папе. – Бросьте, все это полная чушь. Не все же они плохие в Креспене!

– А чем он там занимался?

– Бумагами в конторе налоговой инспекции.

Все помолчали, потом Кабридан, выпучив глаза, словно попавшийся в капкан кролик, вдруг брякнул:

– Может быть, он обложит нас новыми налогами?!

– Да нет же, – успокоил его Лу-Папе. – Так это не делается!

– У него есть семья? – спросил булочник.

– Да, жена и дочка.

– Думаешь, он к нам надолго?

– Он мне ничего не сказал. Во всяком случае, он ремонтирует дом.

– Он сам этим занимается? – спросил Казимир.

– Сам, надев перчатки.

– Представляю себе, что у него выходит! – бросил Филоксен.

– Делает как может.

– Значит, у него нет денег?

– Откуда мне знать? Мы с ним всего раза три перекинулись парой слов.

– А все же горбун, притом из Креспена, который носа не кажет сюда к нам, сидя в холмах, у меня доверия не вызывает, – заявил Анж.