Йозеф Кот - Кегельбан

— Через час вам сделают еще укол и тогда спите хоть до завтра. Вами интересовались из района. Должно быть, вы большая птица, — предположил врач. — Потому вас и положили в эту палату. Она предназначена для важных персон. Ясно?

Ян поднял взгляд и увидел над собой муху.

— Вот она! Видите — опять прилетела.

— Мухи пациентов не выбирают. — Врач достал из кармана газету и прибил муху к стене. — Теперь довольны?

— Спасибо, — поблагодарил Ян. — Мир прекрасен и удивителен.

— Да уж наверное.

…Он покорно позволял себя колоть, ел вываренное мясо, застревавшее в зубах, запивал его приторно сладким чаем, спал, изредка перебрасывался словом-другим с врачами или сестрами.

С сестрами разговаривать было интереснее. Ему нравилось вгонять их в краску, смущать своими высказываниями. Все они были незамужние, неискушенные девицы, здешний городок не сулил им широких знакомств с мужчинами. В ответ на его чересчур откровенные суждения они заявляли, что, не будь он тем, кем есть, его сочли бы хулиганом.

— Кто же я такой? — допытывался он у одной, самой безобразной сестры, которая чаще других несла ночные дежурства.

— Кто вас разберет, но, уж если столько народу о вас спрашивает, наверняка важная шишка.

— Это еще ничего не значит. Разве мы не должны проявлять участие друг к другу?

— Привезут к нам, например, старика, а в воскресенье к нему нагрянут посетители, родственнички на трех «шкодах», завалят апельсинами и компотами, того и гляди, тумбочка перевернется, но вы совсем другой случай.

— И слава богу, потому что я не выношу ни компотов, ни апельсинов. От компота у меня начинается понос, а из апельсинов неохота выплевывать косточки.

— У меня был парень, — рассказывала сестричка, — который ел кожуру от апельсинов. Говорил, что вкуснее нет ничего на свете.

— Он вас бросил?

— Я показала ему статью в газете, там писали, что кожура впитывает вредные химические вещества и ее надо выбрасывать.

— Он отравился?

— Нет.

— Жаль, — вздохнул Ян. — Получилась бы очень трогательная история.

— Его призвали в армию, а потом он нашел другую.

— А вы возьмите и пошлите ему апельсины.

— У меня нет его адреса.

— Это верно, солдаты скрывают свои адреса.

— Вы тоже служили в армии? — спросила она, вводя ему иглу под кожу.

— Я был отличный стрелок. Ни разу не попал точнее чем в восьмерку.

— Какую такую восьмерку?

— Но цель по большей части бывала черная. А у вас ничего огнестрельного не найдется?

— До того как прийти к нам, доктор Змок был охотником, даже двух зайцев подстрелил. А больше охотников тут нету.

— Боже мой, — воскликнул Ян. — Доктор — и не страшится убивать?

— Как охотник он имеет право, — засмеялась сестричка и прилепила ему на бедро пластырь. — У него на это есть разрешение.

— Я бы запретил. Разве не достаточно, что сами люди убивают друг друга?

Он заснул. Ему приснился доктор Змок, сидящий на белом шкафу с ружьем в руках.

— Признайтесь, что вы заяц, — произнес он торжественным голосом.

— Зачем?

— Чтобы я мог выстрелить.

— У меня нет длинных ушей, — защищался Ян. — Смотрите же, у меня нет длинных ушей!

Доктор Змок посмотрел на него в бинокль.

— Ваша правда, пожалуй, вы еще не заяц.

— Господи Иисусе, — крикнул Ян, — да слезьте же со шкафа, еще убьетесь!

— Если б я мог, — сказал доктор Змок. — Если б я мог. Лезть наверх — страшно высоко, вниз — страшно глубоко. У меня кружится голова.

— Сегодня ваше дежурство, если поранитесь, кто вам окажет помощь?

— Об этом я не подумал, — сказал доктор и надвинул на лоб охотничью шляпу с длинным фазаньим пером. — А-ла-лала! — завопил он, словно на охоте, подавая знак о ее окончании.

Молодой врач гонялся с сачком за мухами:

— Я делаю это исключительно ради вас. Четырех уже поймал. Покой лечит.

На тумбочке сидела безобразная медсестра. Совершенно голая.

— Забыла дома платье, — объяснила она. — Все на улице оглядывались на меня, когда я шла на работу. Буквально все. Я обошла невесть сколько магазинов, искала, что купить. Была и в пражском Доме моды.

Ян протянул к ней руку, но тут тумбочка опрокинулась, и из нее покатились банки с абрикосовым компотом.

— Господи Иисусе! — Его ослепил яркий свет. — Что вы тут вытворяете?

Это была та самая медсестра, только в белом чепце и блекло-голубом халате. Сонная, она выглядела безобразнее обычного и к тому же сердито.

— Не знаю, — проговорил он, весь потный и толком еще не проснувшийся.

— Опрокинули тумбочку.

— Ничего, утром подниму ее, — пробормотал он и снова впал в забытье.

— Ну, наконец-то вернулся, — такими словами встретил Яна Штефан Каган, когда тот спустя два месяца появился на работе, побледневший и худой больше прежнего. Тем не менее Ян чувствовал себя окрепшим, более уверенным в себе, отчетливее сознавал, как поступать. Оставаясь наедине со своими мыслями в пустой белой палате, он убедил себя, что не одинок в своем упрямстве, конечно же, у него есть единомышленники, и всем им важно чувствовать рядом локоть, поддержку, участие. Это важно не только ему, в этом счастье их всех!..

— Вернулся, — кивнул Ян. — Думал, вовеки не вырвусь из этой больницы. Все же отпустили. После долгих просьб, под расписку, но отпустили-таки.

— Ну и прекрасно, — с облегчением сказал Каган. — Теперь я смогу уйти.

— Уйти?

— Мое заявление об уходе на пенсию приняли, — объяснил шеф, и глаза его странно блеснули.

— Ты подал его добровольно?

— Дочь у меня взрослая, — продолжал Каган. — Проживу на пенсию. Время от времени буду где-нибудь работать. Не ради денег, просто чтоб не скучать дома.

— Что же ты собираешься делать? Пойти в ночные сторожа?

— Слушай, дорогой мой, — Каган встал, — я должен передать дела. Ты займешь мое место. Решение уже есть. Вот ключи.

Он положил на стол связку ключей с цветными бляшками.

— Погоди, я ничего не понимаю, — остановил его Ян. — Меня долго не было, но ведь никогда и речи не шло о том, что отдел перейдет ко мне.

— Ревизию у Арендарчика я закончил за тебя, — объяснил Каган. — Ты проделал огромную работу. Не уступил и все выполнил профессионально. А отдел контроля и ревизий, естественно, должен возглавить человек, который не боится правды.

— Ты ведь тоже ее не боялся.

— Не боялся. Правды и не надо никогда бояться. Или надо? — Он засмеялся. Пожалуй, Ян впервые видел его смеющимся. Каган встал. — Я веду себя невежливо. Сижу за твоим столом.

— Постой, я же еще не принял дела. Это раз, а потом — все зависит не только от тебя.

— Разрешишь мне позавтракать здесь? Я диабетик, ты знаешь, приходится есть регулярно. Не обидишься?

— Ешь на здоровье.