Йоханнес Зиммель - Мечтай о невозможном

Всего в Сараево было шесть молодых людей, решившихся на убийство австрийца и его жены, но лишь трое из них играли заметную роль… Жарко, очень жарко было и в музее, где господин Конович, сербский историк с большой белой бородой, рассказывал им об этом, а Мира переводила.

Студия «Босна-фильм» предоставила в распоряжение Фабера и Сиодмэка старый «опель». Сначала Фабер отвез Миру домой, чтобы она могла переодеться. Теперь на ней было тонкое красное платье. Мужчины были в брюках и рубашках. У всех на лбу выступил пот. В музее было очень много фотографий из того времени, эскизов, картин, газетных материалов и книг. Хранитель музея был пламенным патриотом. Соответствующим получился и его рассказ.

— Босния, — торопливо переводила Мира — старый господин говорил быстро, не считаясь с тем, успевает ли она за ним, — сердце Югославии, была в тысяча девятьсот восьмом году аннексирована Австрией. Население восприняло австрийскую оккупацию еще хуже, чем турецкую…

Мира говорила почти без акцента. Она была теперь снова очень серьезна.

— Поэтому вскоре образовалось общество, которое называлось «Молодая Босния» и выступало за самостоятельность страны в союзе с остальными южными славянами под руководством Сербии…

— Пожалуйста, немножко помедленней, дорогой господин Конович, — сказала запыхавшаяся Мира на сербскохорватском.

«Как она хороша, — думал Фабер, — как блестят ее черные волосы».

Он должен был сдерживать себя, чтобы не смотреть неотрывно на ее тело, контуры которого отчетливо угадывались под тонким платьем.

Рассказ господина Коновича длился почти два часа. Он говорил с огромным волнением, и они через Миру действительно узнали от него все, что им было необходимо. Как «Молодая Босния» установила связь с тайным обществом «Черная рука» в Сербии. Как шеф «Черной руки» полковник Драгутин Димитриевич, носивший имя Апис, с помощью нескольких заговорщиков переправлял контрабандой оружие в Сараево. Все эти тайные встречи, сложнейшие приготовления. Поражения. Потери. Мужество, храбрость и героизм сербских заговорщиков — Конович все больше заводился, и Фаберу, несмотря на жару, вдруг стало холодно. Он тихо сказал Сиодмэку по-английски:

— В Сараево все счастливы, так считается. И как долго это еще может продлиться? До тех пор, пока здесь есть Тито и этот социализм. А если Тито умрет и социализм рухнет?

— Да, — сказал Сиодмэк, — я тоже был однажды счастлив — в Берлине.

При осуществлении этого убийства все пошло вкривь и вкось, так представлялось дело после объяснений хранителя музея.

— …Итак, Грабец сразу выбыл из строя… Наборщик Неделько Кабринович бросил бомбу в машину наследника престола, автомобиль венской фирмы «Греф и Штифт». Наследник Франц Фердинанд с плюмажем на огромном кивере сидел в салоне открытого автомобиля, рядом с ним Софи, его супруга, вся в белом, в огромной белой шляпе. Адъютант наследника был ранен и немедленно доставлен в больницу… Видите, вот здесь рисунки и фото свидетелей с места происшествия! Кровь, оборванные телеграфные провода, разбитые окна, испуганные люди, растерянные люди… Кабринович… пожалуйста, немного медленнее, господин Конович! — Мира вытерла лоб маленьким платочком. Неохотно историк заставил себя говорить медленнее. Мира перевела, что рано утром 28 июня Кабринович пошел к фотографу, потому как обнаружил, что у него нет ни одной хорошей фотографии.

— Вот она, — сказала Мира и указала на фотографию, предъявленную Коновичем.

— Она была сделана утром двадцать восьмого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года. Кабринович, наверное, был бы доволен. Но это фото увидеть ему не пришлось.

— Сахар, — восторгался Сиодмэк, — чистый сахар!

— Бросив бомбу, он прыгнул в реку Милячку. Он хотел умереть, прежде чем его схватят, он проглотил яд. Ему было девятнадцать лет. Трое молодых людей, совершивших покушение, были не старше двадцати лет. Все, что они совершили, они совершили ради отечества, — сказал господин Конович.

Ясно, подумал Фабер, внезапно рассвирепев. Ради отечества. Всегда ради отечества! Сладостно и достойно умереть за отечество. Dulce et decorum est pro patria mori. На латыни дерьмовые учителя все еще осмеливаются преподносить это своим ученикам, патриоты всех стран, такие как этот Конович. Дать бы пару раз по морде…

— …но яд разложился и не подействовал, — сказала Мира, поспевая за историком.

— Они вытащили его из реки, избили до полусмерти и бросили в тюрьму… Посмотрите на эти рисунки и фотографии!

В старом здании музея было невыносимо жарко.

— Все это случилось уже на пути наследника в ратушу на прием. Австрийские офицеры заклинали Франца Фердинанда не ехать обратно через Аппелькай. Но он настоял на этом. Он хотел заехать в госпиталь к своему раненому адъютанту. Итак, это был решающий момент: на углу Шиллерэке у магазина деликатесов свернуть с Аппелькая и через мост ехать прямо к резиденции или свернуть направо в город, где на Франц-Йозеф-штрассе стояли в ожидании жители города — вот, вы видите все эти рисунки и фото — или дальше прямо к госпиталю.

Наследник настоял на своем: вниз по Аппелькаю к госпиталю. Все произошло очень быстро. Автоконвой тронулся. Уже доехали до рокового угла.

— …здесь поворот, вот — снимки! — первая машина поворачивает направо к городу, водитель второй машины одновременно забирает вправо, то есть нарушает действующие тогда правила левостороннего движения. Он не вписывается в поворот и оказывается слишком близко к правому тротуару. Там стоит Принцип. Но как раз во второй машине сидит наследник. Генерал Потиорек из группы сопровождения кричит водителю, что тот движется неправильно. Здесь и здесь зарисовки свидетелей! Водитель пугается, останавливается, чтобы сдать назад. При всеобщем волнении полиция буквально прижимает Принципа к машине, и он стреляет!

В музее хранилась дюжина рисунков и картин, изображающих эту сцену. Принцип с оружием, офицеры на передних сиденьях открытых машин, Софи в огромной белой шляпе и рядом с ней Франц Фердинанд с большими усами и большим кивером, все в абсолютном ужасе, женщина в белом уже сражена, за спиной Принципа ясно виден человек в феске.

— Наследник шептал своей жене: «Не умирай, не умирай, пожалуйста, Софи!», а его мундир в это время пропитывался кровью. Но Софи была уже мертва. Об этом рассказывал позднее генерал Потиорек, — переводила Мира. — Франц Фердинанд рухнул над телом жены.

— Генерал Потиорек умолял его сказать что-нибудь. Он сказал: «Это — ничего». И тут его жизнь оборвалась. В этот момент… пожалуйста, медленнее, господин Конович!..в этот момент у Принципа из кармана выпала бомба. Все отпрянули назад. Он стоял один с выражением безграничного удовлетворения и удивительного спокойствия на лице. Наверное, он думал: сейчас бомба взорвется, сейчас я умру. Но бомба не взорвалась. Она немного покачалась, слабо подымила — и осталась лежать на мостовой.