Гарик Осипов - Товар для Ротшильда (сборник)

Рано утром, с благодарностью приветствуя очередной день на трезвую голову (цену им, дням без ужасов, я знал хорошо), я отправился на стадион и с удовольствием пробежал пять или шесть кругов. В парке после дождя было грязно и слякотно. Звонить Жабе до двенадцати не имело смысла. Но ровно в полдень, услышав по радио об очередном взрыве где-то в Израиле, я набрал номер человека, которому не надоедает напиваться каждый вечер.

— Чем закончилось?

— Не спрашивай. Утконосы убрались в говно.

— Понятно… Как добрался?

— На кочерге. А ты куда испарился?

— Тихо ушел.

— Правильно… а мы… ни чего так… аккуратненько.

— Я зонтик забыл. Пошли сходим, заберем.

— У этих качкоротов [10] Качкорот (укр.) — утконос. ? Сходи сам, чего тебе. Утром заходила Маня, посмотрела и сказала: Фу. Видимо чем-то разит, а я не чувствую…

— Слушай, а кто был этот дяденька, что чудил с иголкой? Он должен отрывать куклам руки, гнуть кочерги…

— Дяденька волшебный. Но кто он — не знаю.

— Понятно. Ну ладно тогда, свяжемся.

— Давай. Может в кино сходим… аккуратненько.

— Ну да, а то сколько можно.

— Не говори. Обнимаю.

— Ага.

Усатый вахтер, читавший какую-то фантастику, спросил документы. «Да я у вас был вчера», — ответил я. Он жестом показал — проходи. В коридоре пахло табаком, возле проигрывателя громко восхваляли своих семью смертями умерших кумиров, должно быть из райцентра прикатившие мужчины. Чорт знает, чего они ищут среди этой рухляди, меломаны. И деньги платят. Проигрыватель работает, отметил я. Значит, чокнутый профессор соображал, где остановиться, положить предел своему безумию, находящему выход в царапанье пластмассы.

Молодой человек с круглой головой уставился на меня вопросительно. Я поздоровался с ним кивком, и подошел к столу:

— Где мой зонтик?

Он молча показал из-под стола рукоятку, повертел ее, и протянул мне зонт. Он видел, что перед ним явно не покупатель, одержимый страстью к «фирменным дискам». Едва я хотел сказать, с меня причитается, воображая степень похмелья, но он опередил меня, ехидно, но без злобы:

— Ну ты и привел друга.

— ?

— Твой друг тут вчера начудил.

— Не мой, а ваш. Это Жаба меня к вам притащил, а не я его. И потом я не пью.

Круглый ничего не сказал. Видимо он был одним из совладельцев «Стереорая» и привык к всевозможным ненормальным, обязательно атакующим такие места в любое время года. Я спросил о том, что интересовало меня не меньше зонта.

— Он вам тут ничего не испортил? Этот высокий дяденька в очках?

— Нет, он всегда покупает. Старый стиляга, — молодой человек почему-то дружелюбно улыбнулся, и от этого обозначились наконец-то черты его лица. — А знаешь, чем он занимается? Он проктолог.

Заметив у самой двери картонный ящик с надписью «уценка» я приличия ради пошуровал в нем и вытащил Deep Purple in Rock тех лет, как принято говорить, гримасой показывая одобрение. Сыну, пояснил я. Сыну.

— Он нормально играет. Просто дешево достался. С вас два у. е. А короче, — он выдержал паузу, — пятьдесят рублей.

«Первым делом надо просушить зонтик. Вот сюда, к рефлектору. Угу, вот так», — проктолог повесил на крюк замшевую шкиперскую кепку, насухо протер влажные стекла очков. Тщательно вымыл руки. Дверь в ванную оставалась открыта и плеск воды был слышен во всех комнатах его холостяцкой квартиры, выходящей окнами прямо на пустырь, прилегающий к безлюдному в это время года пляжу.

Чистыми руками он достал из портфеля приобретенные в «Стереорае» пластинки. Бережно разложил их на столе, рядом с аккуратно лежащими хирургическими инструментами. «Сезон дождей, — вымолвил он, потирая ладони, — здесь не поют птицы, не играют дети. Угрюмый балтийский вид. С чего начнем? — спросил он у самого себя, и, хрустнув пальцами, уточнил — С кормления, разумеется».

— Был у меня друг… в студенческие годы: Сарычев… Сарычев Николай Семеныч. Местами, прошу прощения, го-лу-бой, — он говорил без акцента, — Мы его звали Сарычев-Бернарычев… А малышей… малышей-голышей он называл «лапочки». Даже, когда те превращались во взрослых парней… Ты подстригся, лапочка? Молодец, аккуратная стала головка… Он обожал трубача Нини Россо… Попоет-подудит… Попоет-подудит… Приятно… Видишь Данила этот тортик? Я сниму пластырь, но тебя все равно никто не услышит. Ибо мы будем слушать музыку… Громко… Оркестры. Оркестры, Данила… как такое не любить? Вся молодость прошла…

7–8–9 мая 2002

Пролог. Лондон.

Пожилая женщина, похожая на гадалку, в дырявых перчатках и шали с кистями гуляет по переулку, где торгуют подержанным барахлом. К заборам палисадников прикноплены афиши старых фильмов про зомби и вампиров. Под стенами домов расставлены картины и пластинки давно состарившихся или вообще уже мертвых звезд поп-музыки. Время от времени она перестает горбиться, выпрямив спину упирается сжатыми кулаками в бока, и стоит посреди шевелящейся толпы без движения, что-то задумчиво высматривая.

В конце квартала за рулем старенького фольксвагена дожидается мистер Лорри — человек, с которым чудаковатая дама познакомилась по объявлению в газете. Оба пенсионеры, у обоих нет детей. Правда в СССР у нее остался племянник. И на барахолку, где продается не нужный ни ей, ни похожему на попугая мистеру Лорри хлам, ее привели как раз настойчивые просьбы единственного родственника. Дама, по виду гадалка или исполнительница романсов (ее прежняя фамилия звучала по театральному — Гуселетова), высматривает что ей нужно, и вновь согнувшись едва ли не в дугу скорыми шагами подлетает к намеченной цели. Указательным пальцем левой руки она тычет в груду «пластмассы» на тротуаре, а в правой сжимает записку, чей текст она, щурясь, зачитывает старьевщику: «Пу-лыз, иф ю… ю хэв дэмиджд вайнил рекордз нот фо сэйл, гив ит ту ми, пу-лиз». Английские слова написаны печатными русскими буквами. К записке приклеена изолентой фотография молодого человека. Томно откинув голову в темных очках, он стриженный под Оскара Уайльда, показывает руку, где не хватает большого пальца. «Лук! — дама тычет пальцем в обрубок уже без шпаргалки, — Лук! Май пур нэфью. Бесфингер!»

Старьевщик, лысеющий курчавый человек в жилетке, молча нагибается и, отобрав негодные пластинки, делает даме знак — забирай.

Постепенно заднее сиденье машины мистера Лорри оседает под стопками чорт знает кому принадлежавших виниловых блинов. Все они обильно покрыты отпечатками пальцев, пометом домашних насекомых, автографами прежних хозяев, что веселились, как могли, каждый по-своему, под нарезанный на эти диски звуковой понос. Мадам Гуселетова влезает на переднее сиденье, вытягивает ноги в спортивной обуви, закуривает: «Сегодня очень удачно». Мистер Лорри кивнув профилем попугая заводит мотор.