Гарик Осипов - Товар для Ротшильда (сборник)

Коржов, сжав обросший волосами рот, читает малоприметные, полустёртые надписи, покрывающие стены помещения на Мясоедовской. Что за Чорт…

Собираю бутылки и блондинки. Шарон плюнул в мечеть. Мартовские Иды. Издательский Дом «Русские гниды». Боулинг продолг, бутылками. Создаёт на суше иллюзию шторма. Бутылки катаются. Шинуазэри какая-то.

Соррор захлопнула Чендлера и открыла люк. Вы решили туда? У вас нет ни единого шанса. Даже призрачного. Призраки останутся здесь. Стоп. Это уже не слова со стены, это как будто бы телефонный разговор где-то там внутри. А, вот ещё надписи: Саша + Наташа = … Ну, мало ли какой Саша. Шарон, посети Сашину дачу… Ненормальный какой-то писал… Вот ещё: Шарон, плюнь Сашке в морду!.. Н-да, н-да. Что ж меня не зовут…

Ну, это уже полнейший вздор. Дешёвый, косноязычный сатанизм. И потом в книжках по сатанизму всё не так написано. Чорт знает, кому доверяют перевод, как тут не осрамиться, когда… Входная дверь стукнула, но никто не вошёл. Коржов пригладил бороду, кашлянул и прошёл в комнату, где брали кровь.

— Gotcha, — сладко полузевнула Инфанта, она произнесла жаркое словечко, громче, чем хотела, из-за наушников, во дворе школы на оккупированных территориях, где никто не догадывался, да и не мог знать, кто она. «Never Learn not to Love» пел ей из 68 года свою песню Чарли Мэнсон, — Gotcha, — повторила инфанта и добавила по-русски воздуху демонов. — Попался.

Сермяга сказал бы «гол», мяч в воротах противника — мрачная фигура среди груды холодных камней не торопилась исчезнуть, всё равно никто не видел его, а если и видел, то не знал, что это Чорт. В три с чем-то по верхнему ярусу моста отбарабанила электричка. Джентльмен в чёрном никуда не спешил, он нигде не был, не чернел, не, пардон, мадам, белел, ничего не забывал и ничего не хотел припомнить. Зачем? Когда все, кому следует помнить, знают, что его нет сегодня вечером, потому что он не отзывается, не гремит вагонами, редко берёт в руки гитару. Какая разница, забыл он или помнит, как в 68‑м помог, не дал разбиться выпрыгнувшему из окна вагона самому яркому убийце. Он ушёл под воду и больше его никто не видел. Ушёл от погони, значит действует. А где и как, жив он или мёртв, подземная вселенная, надземная вселенная — какая разница. «Представьте себе, человек повесился». Это Шандриков. «Ничего страшного» — это Северный. Главное, Инфанта знает Большой Сон. Где Арье Лейбу снится по дороге из Лемберга в Одессу крюк, на крюке клетка, а в ней Товар для Ротшильда.

666

Новые урны. Редко встретишь старую. С выпуклым лепным узором, где-нибудь вдали от центра стоит она возле темной скамейки, немного под углом, словно Башня Сатаны. Сохранилась только потому, что никто не забирает на дачу из-за продольной трещины. Такие же стояли через каждые десять шагов в аллеях на проспекте, даже когда по радио уже звучал Duran Duran. Одинаковой формы отлитые из застывшего раствора урны принимали мусор, плевки и окурки более-менее аккуратных граждан с равнодушием подходящих вещей в неподходящей среде. А граждане бредили вибраторами, готовые выполнить любую низость, какую потребуют от них голоса шайтанов, что звучат не смолкая в головах даже тех, кто письменно заявил, что шайтанов не бывает. Люди мусорили, озираясь ненавистью на послевоенные деревья и мраморные колонны. А те сохраняли безмолвное постоянство и смотрели в небо. «Где не наши буквы? Хоть бы одно слово не по-нашему!» Иностранные слова можно было прочесть разве только на лекарствах, даже русских надписей было не много, и половина из них не работала. Праздничную иллюминацию составляли бессмысленные узоры из бесчисленных лампочек. Капризные настроения того времени хорошо изобразил один поэт: Там на дне окурков много, хочешь — ешь, а хочешь — жуй, хочешь — человечью ногу, хочешь — человечий хуй. Нынче виден хуй везде, в жопах хуй грузинов, хуй в влагалищной пизде, хуй и в магазинах [15] Стихотворение «Урна», Автор А. Колегов. .

Урны стояли в земле так внушительно, что казалось, это ракетные шахты, связанные с преисподней, где ожидает сигнала секретное оружие возмездия. Взовьются к проводам и скворечням окурки, кошачьи ноги, смятая бумага, и ударят из темных отверстий фонтаны холодного пламени. На зов этих огненных столбов, взметнувшихся до самого неба, откликнутся и прилетят рукокрылые каратели. В последнюю минуту вмешается, заработает санэпиднадзор Империи Зла. Изменникам будет казаться, что мучения не имеют конца, но жертвенный убой лишь приблизит то, что тщетно пытались отдалить добрые люди, и край родной утопит в зелени несрочная весна благоденствия.

Как раз мимо такой урны-одиночки шагали в сумерках к остановке автобуса два товарища. Посреди баклажаньего цвета осыпавшейся листвы она маячила, точно обезвреженная обитель злого духа. Сам демон, все может быть, ждет решения Гаагского суда в специальной лампе, обитой изнутри поролоном. Пощадил, не растерзал вовремя кого следует — теперь сиди. Урны агрессию не отражают. Однако агрессор боится смотреть в трещины и дыры на враждебной территории. А заглянув в темное место, быстро отворачивается и тоскует, бедолага, по невыросшему хвосту.

Один из приятелей, с большой олимпийской сумкой, был телемастер. В телевизоре пропал звук, и он помогал наладить старый ящик своему сверстнику. Выпивать не стали — возраст не тот. Пока обедали и пили чай, почти совсем стемнело. Мастер жил далеко, автобус ходил туда по графику, дважды в час. По пути они увидели дом, где с балкона выступал Гитлер. Но забыли, как называется улица. А на указателе только уцелел номер дома — 23. Посадив друга в автобус, они попрощались дважды, тепло, человек снова прошел мимо урны, трещину в темноте уже не было видно. Зато цифру 23 на углу двухэтажной постройки освещала единственная лампочка.

Дома его никто не ждал. Человек был холост, привык к одиночеству, и умел самостоятельно гасить чрезмерную грусть и веселье. Увидев выключенный телевизор (он что-то пометил в программе на неделю, но фильм показывали поздно, в полпервого ночи) он, беззвучно шевеля губами, повторил пояснения друга-специалиста, что-то про электроны, куда-то гонимые остывающими лампами, а так же что-то по поводу катодов. Катодов… Дело в том, что полное одиночество в квартире холостяка наступило не сразу. Месяц назад он снес на пустырь и похоронил своего кота.