Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

Человек, придумавший слово, бессмертен. Например – мой однофамилец Велимир Хлебников (слово – летчик). Но как быть с человеком, открывшим в великой русской поэзии новую интонацию? Причем – среди тогда повсеместно распространенной помпезно-официозной или в лучшем случае пафосно-болевой (но непременно связанной с войной) просодии. Наверно, тоже придется причислить его к лику бессмертных?..

Это я о Юрие Левитанском, который хоть и войну прошел, а на ней как поэт не зациклился, который предметно показал, что в поэзии дело не в рифме, который…

Ну вот, например, весь Новый год – 2012-й – а этот праздник в России длится с 31 декабря по 14 января как минимум – мы слушали по ящику про «месяц – серебряный шар со свечою внутри». А это песня на его стихи. Правда, ни один канал не удосужился хотя бы мелкой строчкой об этом напомнить. Ну мы-то, кто газеты читает и интернетом пользуется, уже давно телевизионщиков за людей не держим. Не в них, убогих, дело.

Интереснее другое. Даже эти рафинированные стихи Левитанского смогли стать вполне народной – из лирических – песней! А ведь есть еще и «Каждый выбирает для себя…» – ну в смысле «женщину, религию, дорогу…», и «Не поговорили», и конечно: «Ну что с того, что я там был?..» (это про войну). И еще, и еще… Это только о том, что стало песнями.

Но вот из его «Иронического человека»:

Что это как не простое такое, не педалируемое пророчество? Как будто Левитанский был с нами и на Болотной, и на Сахарова. (Кстати, обязательно был бы.) Как будто видел лозунги типа «Он хочет в третий раз, а у меня уже голова болит». Но у Левитанского, увы, иронический человек с усмешкой идет на костер. Дай бог, чтобы тут Юрий Давыдыч оказался излишне пессимистичен.

Вообще же здоровый пессимизм ему был более чем присущ. Он и внешне был рыцарем печального образа. Причем этот образ создавал сам. В частности тем, что сам же делал себе прическу, напоминающую рыцарский шлем. Более того – внешнее отбросим – он был рыцарем печального образа мыслей. Которые высказывал постоянно. Что не мешало ему быть остроумным и добродушным.

О, эта его улыбка, когда он спрашивает про знаменитое межировское «Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!», а почему призыв звучит два раза – что, с первого не поднялись?! Или – легко и беззлобно пародирует своего друга Давида Самойлова: «А эту Зину звали Анна…» Всего-то одна буква изменена в знаменитой самойловской строчке, а как смешно, и что важно, вполне существенно и по делу. И Самойлов смеется вместе со всеми нами, при этой левитанской импровизации присутствовавшими.

Но вернемся не к остроумцу, а к поэту Левитанскому. И тут, надо признать, он сам написал лучше всех:

Кстати, вспомним о фирменной интонации Левитанского. Она позволяла ему даже, как в процитированных строфах, не рифмовать в традиционно ожидаемой кольцевой рифмовке первую и четвертую строчку. На языке стихосложения такая рифмовка обозначается буквами АББА. А вот у Левитанского – АББВ.

Он не хотел замыкаться, закольцовываться, он хотел идти дальше – хотя бы к В. И шел…

А стариком так и не побывал. Оставался красивым, импозантным. Ушел из жизни, слишком близко приняв к сердцу беды страны (Чечня и т. п.), в те же зимние дни – 25 января – того же 1996 года, что и пребывавший за бугром Бродский (тот – 28-го).

Меня, впрочем, как и многих, завораживали ее руки. Узкая изящная ладонь. Длинные пальцы в перстнях и часто с сигаретой. И они все время совершали какой-то волшебный танец, добавляющий интонации в то, что она говорила. «Завораживали», «волшебный» – все из сказочного арсенала. А некоторые вообще считали ее чуть ли не ведьмой, чему косвенным подтверждением служили ее очень разные глаза – смотрела она как бы на тебя и в то же время за спину – может быть, на твоего ангела-хранителя. К сему добавьте голос с хрипотцой, которым она умела изобразить любого поэта. Да не просто изобразить, а на ваших глазах сымпровизировать очень похожее на него произведение, иногда пародию. «Инна Львовна, а давайте Беллу или Ахматову!» И вот пожалуйста, Ахматова. Как будто вселилась в это хрупкое тело, состоящее, в сущности, только из рук, глаз и голоса.

Липкин ее импровизации пытался запретить, по его мнению, они дискредитировали поэзию вообще и поэзию Лиснянской в частности. Но даже он, непререкаемый авторитет и в поэзии, и в этике, не мог остановить эту стихию. Стихию артистизма, необходимого поэзии.

А сколько они вместе пережили! Тяжелый уход из своих первых семей, чтобы быть вместе. Послеметропольские гонения… Это же только слово такое почти равнодушное – «гонения». А вы попробуйте в уже немолодом возрасте постоянно ходить по улицам в сопровождении филера, войдя в квартиру, обнаруживать следы обыска, отвечать на звонки с угрозами, наконец, испытать на себе, что такое запрет на профессию – когда зарабатывать тем, что умеешь, не дают…