Сара Пэйнтер - Язык чар [litres]

– Идем, приятель, – поддержал ее Кэм. – По-моему, тебе стоит проветриться.

Он повел Брайана к выходу. Одна из туристок, привстав, сочувственно похлопала Брайана по плечу.

– Не отчаивайся, милый.

Моросящий дождик сменился градом, и Брайан попытался оказать сопротивление.

– Мне нужно к ней, – пробормотал он.

– Что дальше? – спросил Кэм, обращаясь к Гвен.

– Ему надо протрезветь. – Вообще-то, Брайана нужно было освободить от чар, но делиться этой информацией с Кэмом Гвен не собиралась.

– Не думаю, что дело только в алкоголе, – сказал Кэм, всматриваясь в лицо Брайана.

Гвен постаралась не выказать удивления.

– Хорошо бы увести его отсюда.

– В больницу? Пусть осмотрят. Что, если это нервный срыв?

– Он просто расстроен. И влюблен. – А еще кто-то жег вербену .

Брайан заморгал.

– Влюблен!

– Ох, – вздохнул Кэм и снова взял Брайана за плечо. – Ну же, приятель, давай пройдемся.

Они прошли совсем немного, а волосы уже облепили лицо Гвен, и серая куртка потемнела от дождя. Кэм тоже промок и впервые за время после ее возращения выглядел помятым.

На углу улицы, возле магазина игрушек, они остановились. Дождь перемежался колючим мелким градом, и Гвен все еще не придумала, как избавиться от Кэма. Но даже если бы он ушел, одной с Брайаном ей не справиться. Как заставить его принять лекарство? И сработает ли оно? Просто возьми и сделай .

– Постой, – сказала она, и Кэм остановил упирающегося Брайана.

Гвен затащила мужчин под козырек над входом в магазин.

– Извини. – Она облизала щеки Брайана: сначала левую, потом правую. Странно, но Брайан, вопреки ожиданиям, как будто и не удивился.

– Это еще что такое? – в ужасе спросил Кэм.

Солгать? К несчастью, ничего убедительного на ум не пришло. К тому же тринадцать лет назад она сама наломала дров с Кэмом. Ну и что, если он сейчас сочтет ее сумасшедшей?

– Проверяю. Хочу убедиться, что он под чарами.

– Что?

Гвен привстала на цыпочки и облизала Брайану лоб – вдоль и поперек. На языке остался вкус мыла, что облегчало дело.

– Перестань его облизывать! – раздраженно потребовал Кэм.

– Соль, – констатировала Гвен, вытирая салфеткой рот. – На него наложили заклятие. Заколдовали. Называй как хочешь.

– Соль может быть от того, что он потеет. – Кэм говорил медленно и спокойно, как будто обращался к ребенку с охотничьим ножом.

Гвен пропустила реплику мимо ушей.

– О’кей, Брайан. А теперь мне нужно, чтобы ты положил это под язык. И пусть оно растворится, хорошо.

Брайан повернул голову и посмотрел в сторону «Доброго пекаря».

– Отпусти меня к ней. Я сам знаю, что делать. – Он умоляюще заглянул ей в глаза. – Все же ясно.

– Я и не сомневаюсь. Открой рот пошире.

Брайан послушно открыл рот, и Гвен положила ему под язык ломтик сушеного лимона.

Он поморщился.

– Фу…

– Не выплевывай, – предупредила Гвен, но было уже поздно.

– Поможешь? – Она взглянула на Кэма. – Придержи ему челюсть. Ты же давал таблетку собаке.

– У меня нет собаки. И вообще, что это такое?

– Кусочек сушеного лимона с солью. – От матери Гвен узнала много полезного и, самое главное, научилась всегда быть готовой к худшему. Снимающие заклинание лимонные дольки она носила с собой с пятнадцати лет вместе с огарком свечи, нитью и пером. Как какая-нибудь чокнутая герл-гайд.

– И что именно он должен сделать?

– Снять заклятие.

– Ну да, конечно.

– Открой рот, Брайан.

Брайан выглядел чуточку лучше.

– Со мной что-то не то, – пожаловался он.

– Это поможет, – заверила его Гвен.

– Обещаешь?

– Обещаю. – Она дала ему дольку, и Брайан послушно положил ее под язык. В следующий момент плечи его содрогнулись, лицо исказила гримаса, но лимон остался на месте.

– Надеюсь, иск он тебе не предъявит, – сказал Кэм.

– По крайней мере, у меня есть знакомый адвокат, – не глядя на него, ответила Гвен.

Через секунду-другую Брайан сглотнул и закашлялся. Глаза у него заслезились, но прояснились. И за Кэма он больше не держался, но опустился и сел прямо на мокрый тротуар.

Гвен склонилась над ним.

– Брайан? Мистер Диксон?

Брайан поднял голову. По щекам текли слезы.

– Матерь Божья, что же я наделал…

– Все в порядке. – Гвен неловко потрепала его по плечу. – Идите домой и поспите. Утром вы будете чувствовать себя лучше.

Брайан заморгал.

– Мне же полагается быть на работе. Я ушел из офиса и никому не сказал, куда иду.

– Оно, возможно, и к лучшему, – проворчал Кэм, за что удостоился от Гвен укоризненного взгляда – ты совсем не помогаешь .

– Мэрилин. Господи. Она же меня убьет. – Брайан вытащил из кармана платок и шумно высморкался.

– Пейте как можно больше воды, – посоветовала Гвен.

– Поможет? – Бедняга с трудом поднялся.

– От обезвоживания, – ответила она и, выпрямившись, протянула руку. Брайан машинально протянул свою. – Вот теперь вы в порядке. Всего хорошего.

– Но что я скажу Мэрилин? – взвыл Брайан.

– Скажи, что у тебя случился нервный срыв, но тебя вылечили долькой лимона, – порекомендовал Кэм. – Или, если ты действительно любишь жену и хочешь помириться, скажи, что вел себя как последний дурак, что сожалеешь и пойдешь к семейному консультанту. Если не получится, попробуй свои силы в стихосложении.

Гвен посмотрела на Кэма.

– У тебя это хорошо получается.

Он натянуто улыбнулся.

– Такая уж меня работа. К несчастью.

– Ладно. – Гвен протянула ему руку. – Спасибо за помощь. – Рука у него была теплая, и от прикосновения по нервным окончаниям как будто пробежал электрический разряд. Плохая идея .

– Всегда готов. – Кэм улыбнулся чуточку раскованнее, и время как будто задержалось над их руками. В какой-то момент Гвен даже поверила, что между ними восстановилась прежняя связь.

– Так что? – Брайан откашлялся. – Это все? А у тебя нет больше этих лимонных штучек?

– Можете сделать сами, – рассеянно сказала Гвен и вдруг поняла, что стоит перед Кэмом жалкая, мокрая, с прибитыми дождем волосами.

Она отпустила его руку, а потом подождала, пока он уйдет. Тот голосок, прятавшийся где-то в затылке, сказал ей, что для него важно уйти первым. И он действительно ушел, криво улыбнувшись напоследок.

Я думала, что буду счастлива снова впустить Глорию в свою жизнь, но когда смотрю на нее сейчас, то вижу брызжущую желчью шестнадцатилетнюю девчонку, которая ушла, не оглянувшись. Я знаю, что должна быть выше этого, должна быть достойной матерью, великодушной и спокойной. Должна, но не могу. Сказать по правде, материнский инстинкт у меня развит слабо. Хотя материнство изменило Глорию. Она все переделывает, отказывается признавать то, что ей не нравится, устраивает мир под себя. Она – та, кто режет пирог. Все, что проходит через нее, на выходе имеет форму сердечка и пахнет корицей. Закончиться хорошо это не может.