Надежда Михайловна - Дорога в никуда (СИ)

— Демид, — потрясенно смотрела на него Маринка, — но это же просто чудо??

— Может, и чудо, а для нас с этим вот ловеласом — быль.

— И не тянет домой?

— Знаешь, дом мой — вот он, наверное, надо было пройти через такое, чтобы осознать. Я к своим наведываюсь, как не навестить, но неделя-две и все, не могу — снится мне все это. И срываюсь сюда.

— А жена?

— Жена? Так мы тогда ещё в первый приезд развелись, живет, наверное, не интересовался. — Пожал плечами Демид.

— И у тебя обиды не осталось?

— На что? Не каждая может принять такое вот — молодая, наверное, успешная, и вдруг «полудохлый муж, которому требуется забота и уход, и много денег на бесполезное лечение» — это я её цитирую. Честно, я про неё очень редко вспоминаю, ни к чему, чужие люди. Что задумалась, Марин?

— Я бы так не смогла… — пробормотала Маринка.

— Как так? Ухаживала бы за смертельно больным, сомневаюсь?

— Я не про это, что я больных не видела у себя в больнице и с летальным были, я бы… — она помолчала, — ну та Маринка, про сейчасную не знаю, та бы доставала тебя претензиями и истериками долго.

— Ты такая вредная? — изумился Демид.

— Ой, даже не знаю как и выразиться, мне пока надо осознать и самой себя понять, но так истерить, вести себя точно уже не смогу, что-то выгорело внутри и сильно. Там, в России, у меня отец, ох сколько мы гадостей и наговорили, и наделали друг другу, а сейчас… — она помолчала и удивленно сказала, — надо же, мне его почему-то жалко??

— И вот задумалась я, — как-то растерянно заметила Маринка, — оказывается друзей-то у меня и нет…

— Да ладно, так не бывает, кто-то да есть! Одно дело у меня — узнав про мою болезнь, многие как-то так аккуратно растворялись, как кусок сахара в горячем чае. А ты? Молодая, здоровая, думаю, до поездки сюда, ты была цветущей? Подружка одна да есть, такая надежная?

— У меня четкая теперь граница «До» и «После». И в теперешней жизни мало кто мне нужен: сестренки, брат, Мик, пара друзей, из небогатых, но отдававших мне последние копейки, не боявшихся со мной общаться. «Болезнь-то не заразная, но мало ли» — выдал тогда один из бывших приятелей. Здесь четко осознается все былое, в чем-то сам виноват, многое бы изменил в своей жизни, но одно твердо знаю, как я сейчас живу — это самое лучшее, что было в моей жизни. Как я с тщанием и действительно с любовью отделывал внутри свой домишко, а с печкой пол лета возился. Наскачивал из интернета всяких инструкций, вот и прикидывал-мараковал, три раза перекладывал, но горжусь тем, что получилось. С кирпичами была целая эпопея — сам ведь делал и обжигал, дедовским способом, но красавица моя получилась на славу. Здесь всегда находится дело, которое именно по душе. Вон у меня кустики по периметру растут, смородинка, тоже с родины тащил, былинки были, а уже первый урожай снял, чуток, но ведь уродились ягодки, а мне и в радость. Огородик небольшой поначалу осилил, теперь добавляю грядки каждую весну — загораюсь что-то новое посадить-вырастить… Нет, не вернусь я назад в цивилизацию, точно. Ну, может, когда совсем старым стану, опять же — если стану. Но каждый год езжу для подстраховки на обследование, мало ли… пока здоров.

Маринка сидела опечаленная:

— Демид, а ведь я и впрямь всех, даже добрых знакомых порастеряла. На работе девчонки… чего-то постоянно с ними цеплялись, делили, я часто обижалась, старалась не разговаривать, в позу вставала. Отец? Там отдельный разговор… Сейчас вот думаю — какая дура. Я просто как бы сбоку себя увидела… да, загадили мне голову с истинной верой, а если честно — сама хотела… Говорили мне мамины подружки, в какой вере родился — в той и живи. А я, — она запнулась, — и сына… Эх! Извини, Демид, не могу пока… не могу!

Маринка утирала слезы, которые откуда-то взялись.

— Марин, а ведь ты счастливая, у тебя сын есть, и он, судя по всему, сумел как-то выбраться из этого, ангел-хранитель у него сильный, да и матушка твоя оттуда, с небес, ему помогает, точно тебе говорю! Я как спущусь, потихоньку пошарюсь в инете, если на самом деле была передача, точно найду!

— Демид, если Петька действительно дома, у отца — это самое большое счастье!!

— Ладно, давай спать!

А утром Маринка проснулась от неестественно яркого света за окном. Приподнявшись на топчане выглянула в окно и ахнула, за окном была зима.

— Демид? — обернулась она, но топчан был заправлен, и их с Миком в домике не было.

А Маринка, которая никогда не удивлялась первому снегу там, дома, ну выпал и выпал, тут, быстренько умывшись-одевшись, выскочила на улицу и застыла, вокруг было действительно белое безмолвие. Везде небольшим слоем лежал снег, такой белый, что резало глаза, все замерло, не было ни единого звука, только забавно смотрелась цепочка следов человеческих и собачьих, как кто-то сделал набросок рисунка. Тишина стояла невозможная, горы, украшенные чистейшим снегом, были одновременно и красивые, и суровые… Маринка бездумно смотрела вокруг, не было никаких мыслей, она просто впитывала в себя всю эту необычную красоту.

Так и стояла она, пока на неё сзади не налетел Мик, не ожидавшая такого подлого нападения, Маринка рухнула в снег, а пес запрыгнул на неё и начал тыкаться мордой в лицо. Раньше бы она надулась, заорала, сейчас весело барахталась с собакой, а Демид, появившийся на краю поляны, улыбнулся.

— Понемножку, по капельке начала чаще улыбаться Микова находка, значит, пошла на поправку.

А то, что душу вот такая суровая, но дух захватывающая красота излечивает, он твердо знал и мог дать голову на отсечение.

Колины мужики заканчивали четверть, и настойчивая баба Шура достала-таки его, поехал на свой праздник Николу Зимнего в деревню, надо было посмотреть, что и как в доме, протопить, расчистить дорожки. Мальчишки увязались с ним.

— Да, дед, как тут стало, как на вокзале! — взгрустнул Петька.

— Не бухти, ща печку затопим!

И суетились все втроем до позднего вечера, нежилой дом как-то нехотя оттаивал, везде в каждом углу было ещё стыло, воздух был каким-то затхлым. Коля матерился про себя, понимая, что оправдания-то его раздолбайству — липовые, слабак он оказался, Галинка ушла, и он выбрал самое простое — напиваться. Мальчишки, намотавшись за день, давно уснули, а он все сидел возле печки и думал.

И ещё представлял реакцию этой смешной Шуры — вот уж кто будет его пилить, выбрав время, когда мужики удерут на улицу. Будет бурчать по-своему, но Коля на удивление быстро понимал… когда она бурчит, у неё становилось такое агрессивное лицо! Голос не повышала, но дай ей в руки чего потяжелее… Маленькая, сухонькая, она, казалось, не спала — когда бы не встал Коля, она уже суетилась, на плите что-то уже доваривалось, на столе свежезаваренный чай, нарезанные бутерброды — пацаны утром ели обязательную овсянку и только потом бутеры.