Димитр Вылев - Жарынь

Приток бойцов в отряд из низовых сел юга был столь ощутим, что появилась настоятельная необходимость переброски людей сквозь густые кордоны «прикрывающего фронта» в Стара-Планину и Средна-Гору. Пока Эмил через Керанова не переправил Маджарина в Михов район, партизанские группы, уходившие на север без пароля и проводников, напарывались на засады, и до Миховских лесов живыми добралось меньше половины. Теперь же парни, живые и невредимые, уходили по каналу в горы. На равнине действовали небольшие постоянные единицы, гибко маневрируя в расположении генерала Карова, командующего «прикрывающим фронтом», который закрывал путь к турецкой границе. За день-два до того, как очередная группа под покровом ночи должна была отправиться в Балканы, Отчев, Налбантов и Булкин на своей платформе отправлялись в путь по маршруту канала. Они походили на саперов: подбадривали испуганных связных, меняли явки и пароли. На неделе Налбантов ездил в Ямбол, запасался подковами, гвоздями, совал в платформу сотню экземпляров подпольной газеты «Народен другар»… Булкин рядом с тремя ящиками ситро и лимонада ставил ящик бутылок с бензином. Парня сжигало безграничное сочувствие к каждому попавшему в беду человеку и всему миру, сочувствие, рожденное гибелью отца, матери и двух сестер — все они умерли в дождливую ночь, отравившись полбой из позеленевшей нелуженой миски. После этого парня часто можно было увидеть там, где люди попадали в беду. Сначала его принимали за злоумышленника, и ему влетало. Только потом люди догадывались, что он явился не вредить, а спасать. Ему советовали — держись подальше от людского несчастья, но Булкин, вместо того чтобы очерстветь душой, рвался туда, где было худо. Его сердце было до краев полно доброты, которая в ту горькую ночь не смогла спасти домашних, ползавших по лужам двора с жалким мычанием от боли в обожженных кишках. Старый же Отчев после ожесточенной перестрелки со «сговористами» на новозагорском вокзале двадцать лет назад вечно шел туда, где были неурядицы, и разжигал людей до тех пор, пока они не бросятся в драку. Налбантов, умелый кузнец, знал по опыту: ежели страдает кузнец или скотина, самое разумное такому кузнецу — бросить работу, толку-то все равно не будет: если дело или мир живет болью, то рано или поздно умрет.

С тех пор как платформа, запряженная огромным серым конем, стала колесить по югу среди зова сигнальных труб и топота солдатских сапог, то тут, то там начали гореть склады с боеприпасами, одеждой, продовольствием. Но карательных акций было куда меньше, чем вылазок в горные районы против партизан. Здесь же, к удивлению властей, опечатавших все радиоприемники, среди народа, будто малярийная лихорадка, стал распространяться дух разложения. Даже дети и глухие бабки знали, что немцы разбиты под Сталинградом, что какой-то там фельдмаршал Паулюс вместе со всем войском попал в плен. Глухонемой Таралинго, сбежавший в Сакар-Планину, вернулся в село. Сивый Йорги из Ерусалимского, прожив год в землянке, вырытой среди двора, перебрался в дом к жене и детям. А Куцое Трепло, что шатался на тележке по югу и выспрашивал, кто есть Гитлер — генерал или простой солдат, присмирел и открыл красильню, обзаведясь тридцатилитровым котлом, сотней кубометров дров и двумя сотнями пакетов краски.

Властям и во сне не снилось, что за всем этим стоит шестой отряд. Партизанское движение на юге было самым удивительным партизанским движением в мире. Подпольщики становились то чабанами, то колядниками, то ряжеными («кукерами»), то батраками. Так незаметно и неощутимо сеялись семена восстания.

Налбантов подковал эскадронных коней и вернулся к платформе с неостывшими молотками, Булкин, поставив значки на бутылки с бензином, уже перетаскал ящики в склад кооперации, как вдруг на площади появился высокий сельчанин в тесных шароварах и пестром картузе. Он ступал твердо и прямо под высоким мартовским солнцем. На лице его лежал такой непроглядный мрак, будто он шел убивать.

— Он? — спросил Отчев, и глаза его повеселели от удовольствия.

— Да, — ответил Керанов.

— Бросил поститься, — сказал Отчев.

— А ты откуда знаешь?

— Парень, я и про «желтую лихорадку» знаю, и про то, что сейчас ты уверен: плечи у тебя выпрямились!

— «Желтая лихорадка» кончилась, — отозвался Керанов. — А Маджурин после постов впадает в буйство. Может натворить бед.

— На что они мне, кроткие? — сказал старый Отчев.

На площади замельтешили сельчане, они волокли за потрепанные недоуздки тощих ослов, остриженных чабанскими ножницами. Можно было подумать, что и люди, и животные неподвижны, если бы на копытах ослов не сверкали весенние лучики, если бы в свежем воздухе не поползли кислые запахи хлева и соломенной прели.

— Подходи, народ, приехал закупщик генерала Роммеля! — запел старый Отчев, отряхивая пальцами клетчатый полушубок.

Маджурин надел полушубок и вышел во двор, утопавший в раннем апрельском сумраке. Тихий ветер шумел над головой. Маджурин расстегнул полушубок, между черными бортами сверкнула белая рубаха. Он заметался по двору, белая рубаха то напрямки, то наискось пересекала ночь. Он втянул ноздрями теплый сумрак, притаившийся под ветвями деревьев, и в горьковатом запахе старых листьев почуял весну. «Не очень зол, но и не ласков», — подумал он о ветре и сосредоточенно остановился перед домом.

— Возьму бутыль вина, две-три связки колбас и пойду в долину. Надо почувствовать температуру телом. Привезла Милка в село аппарат. Померили и вышло, что в нашей долине такая же температура, как в окрестностях Феррары в Италии. Но надо проверить атмосферу на своем организме, чтобы все было ясно. Еда и вино поддержат тепло в крови; не одежда греет человека, а человек — одежду. Без еды-питья и дерево не растет. Сок на зиму прячется в корни, а весной течет вверх, растение цветет и завязывает плод. Зимой сок кротко спит в жилах корней, пока не согреется земля. Если сок вымерзнет, дерево умрет. Вот и увидим этой ночью, станет ли долина питать персик или весь шум-гром впустую, как от слепой пули.

Он прокрался в дом и вышел с бутылью вина и связкой колбас. Пестрый картуз переплыл глухую улицу и замелькал на Венце. Маджурин забрался под дощатый навес и по запаху пережженного угля, как по веревочке, нашел жестяную печку с вмазанным в нее котлом для воды и четырьмя трубами. Пар поддерживал в помещении постоянную температуру. Мимо саженцев, зарытых в песок, он вышел под открытое небо, сбрызнутое редкими весенними звездами. Уже минул месяц с тех пор, как началось облагораживание долины, но дни так смешались, что Маджурин никак не мог вспомнить, когда он застрелил собаку и когда ездил с грузовиками в район Долина.