Димитр Вылев - Жарынь

Над миром уже гремела война. Маджурин увидел ее воочию. Как-то утром он пошел за сигаретами и застал на площади толпу. Растолкал народ, не слушая подпоручика Бутурана, добрался до забора и увидел убитого Михо. Желтый, обтянутый тонкой, как папиросная бумага, кожей, тот лежал, зарывшись левым плечом в сугроб. «Это они его убили, растуды их…» — подумал Маджурин об Асарове, Перо и Марчеве. Они и его не пожалели: сами мошну набивают, а ему достаются крохи, прикупили кусок леса и основали акционерное общество «Аспермар» — одно из самых крупных по югу.

Маджурин пошел домой, переоделся, заставил жену и дочерей принарядиться и ударился в разгул. Дневал и ночевал в корчме. Вся округа диву далась — никто не ждал, что он бросит поститься. Маджурин же боялся, как бы не подумали, будто лопнуло его терпение, будто заболел он. И решил выкинуть шутку — пусть народ увидит, что он жив-здоров. Взял и стащил шубу у старика, который некогда ходил поклониться гробу господню. Все село перерыли, а шубу не нашли. Привезли из города полицейскую собаку. Животина обнюхала старика, высунув язык, бросилась прямо в дом Маджурина и выволокла шубу из корзины с тряпьем. Маджурину, сбросившему с себя тяжкое бремя праведности, стало легче на душе, и он в веселой злости отправился к винному погребку «Аспермар». На площади он увидел платформу на автомобильных шинах. Возле нее чесали языки прасол в клетчатом полупальто и Никола Керанов, холуй хозяев «Аспермара». Он прошел мимо. В свете влажного мартовского дня перед погребом чинно сидели на венских стульях с четками в руках его владельцы: Асаров, с кротким лицом сельского дьячка, был самый отъявленный убийца по югу; в молодые годы, он, богатейский сынок, встретил на площади знаменитого огородника Шидера, который заставил плодоносить заброшенную впадинку, и в насмешку попросил у него арбуз, но Шидер не дал; тогда богатейский ублюдок с досады, что какой-то Шидер ему отказал и что баштанник славится по всему югу больше него самого, выдернул из телеги слегу и уложил его на месте. Перо Свечка — хитрый, с быстрыми глазами ястреба, — во время налетов контрабандиста Деветчии напускал на ослов оводов и отчаянно вопил вслед взбесившимся животным: «Скотина ушла!», а скотина и вправду уходила на ту сторону границы в руки его дружков. Марчев, с реденькими бровками над прозрачными глазами, в свое время отправился по наказу отца на воскресную ярмарку в Нова-Загору купить породистого поросенка и привел домой свинью, как оказалось — их собственную, квелую, зараженную глистами, ту самую, что на прошлой ярмарке всучил какому-то простаку. Зато потом сын оправдал надежды отца и научился почитать деньги, как родную мать: вместе с чиновником хлебного склада в Нова-Загоре он проворачивал махинации с фальшивыми квитанциями и делил с ним пополам солидную прибыль.

Маджурин встал перед компаньонами и минуту-другую с веселой улыбкой разглядывал их исподлобья.

— Ты, — сказал Асаров и передвинул зернышко на четках, — не мог другого украсть, а вшивую шубу утащил?

— Сам себе навредил, — выкрикнул Перо.

— Толстопузые вы, — сказал им Маджурин, — и зачем вам столько добра? Огород, винный погреб, корчма, торговля вразнос, а теперь еще и лес. Тоже ведь сдохнете!

— Умрем раз, — спокойно отозвался Марчев, — а вы, голодранцы, каждый день понемножку умираете.

Разгневанный Маджурин вернулся домой и стал грозить, что «Аспермар», тоже будет умирать каждый день, каждый час — ночью он пустит им красного петуха. Маджурка увидела, что он мрачен, и поняла, что буйство его будет страшно, приготовила отвар из дурмана — утром захочет муж опохмелиться, она и подольет дурману в капустный рассол; отравиться он не отравится, а только уснет и будет спать, пока не пройдет гнев. Однако Маджурин больше в тот день не пил, из дома ушел, сел возле кооперации в телегу возчика и запылил к Нова-Загоре. Там заплатил за ночлег на постоялом дворе, а как только возчик уснул, украл бидон керосина и холодной мартовской ночью махнул в Яницу. Притащился в село в белом ямурлуке и обмотках, подкрался к винному погребку «Аспермара». Только хотел плеснуть керосином на стену, как на него налетела высокая фигура в таком же белом ямурлуке. Незнакомец одним ударом опрокинул бидон в прихваченную морозцем грязь. Маджурин стащил с нападавшего капюшон, узнал холуя Николу Керанову, вцепился в его львиную гриву и ударил головой о столб.

— Гад, за чужое добро дрожишь?

Они схватились, свирепым клубком катались по улице, пока ярость не остудил ночной морозец и дружеский парок от потных лиц.

«Вот поднимусь на Зеленый холм, увижу голый черный пар за рядами деревьев. Мне станет горько, и придет отрезвление».

Так думал инженер Никола Керанов, шагая по белой росе к холму. Уже месяца два он боролся с восторгом в душе; приказал расширить междурядья в садах, отказался выполнить распоряжение окружного управления водного хозяйства — об отводе реки Бандерицы в канал через долину. Он знал, что тогда ни один персик не даст завязи. Двое представителей водного хозяйства засмеялись: персик любит жару, стоит воде потечь по бетонным рукавам, он взойдет как на дрожжах. Река не будет уходить в почву, пласты земли прогреются и родят плоды величиной с тыкву. Представители заблуждались: персик любит солнце, это верно, но почву ему подавай прохладную и влажную. Глупость можно терпеть до тех пор, пока она не выльется в приказ, в таких случаях невежество становится бедствием и в целях самозащиты склонно лить кровь. Он ждал нагоняя, а получил благодарность окружного комитета партии. Восторг снова запел в его груди. Тогда, в холодный мартовский день, Николе Керанову пришла мысль о мягких постелях. Он разработал проект облегчения. Вызвал Андона Кехайова и, слоено они никогда не враждовали, попросил его следить за злобой дня. Нет ли признаков «желтой лихорадки»? Проект он послал в окружной комитет.

Керанов поднялся на холм и замер, весь в зеленых отблесках побегов. Бандерица возвращалась в свои старые теплые заводи. В люцерне за рекой звенели птицы.

— Прекрасно, прекрасно, — сказал Керанов, забыв, что опьянение может его погубить.

Пятьсот гектаров земли уже кормили засаженные площади. Весь сад — полторы тысячи гектаров — жаждал плодоношения. «Первый шаг сделан, остается сделать еще пять в теплые и благодатные сезоны близких двух-трех лет. Надо придумать имя новому участку, — подумал Керанов, — а потом, когда засадим весь сад, — и второму, третьему, четвертому, пятому». Он спустился в долину и сам не заметил, как пробродил по ней до наступления апрельского вечера: наносил на карту то будущие бетонные порожки, где уровень воды спадал, то малые насосные станции — там, где почва была выше русла. К закату он дошел до скал Ерусалимского склона. Долина лежала, украшенная коричневатой рябью, оставленной тихими весенними дождями.