Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

Анохина они усадили к окну, в уголок поставили его палку-костылик. Пунькин подхватился, чтобы сбегать к буфетчице. Анохин жестом остановил его.

– На чужие не пью, – солидно объяснил он и расстегнул шинель, чтобы достать деньги.

Двое военных, сидевших за соседним столиком – старший лейтенант и лейтенант, – увидели открывшуюся за отворотом потертой шинели грудь Анохина. Два ордена. И, главное, сияющую над орденами небольшую, но столь значимую для каждого звезду Героя Советского Союза.

Анохин выложил на стол деньги. Сколько ухватил в боковом кармане, столько и выложил. Может быть, все.

На деньги никто из соседей не обращал внимания. Смотрели на Звезду. Почти одновременно двое офицеров поднялись со своего столика, с тарелками и бутылками в руках перебазировались к Шевченко, Пунькину и Анохину.

– Разрешите в компанию, товарищ капитан! – обратились они к старшему по званию Шевченко.

– Падайте! – разрешил Шевченко. – Стол круглый, званий нет.

Гости присели. Лейтенант тут же принял бразды правления за столом на себя. Из картонной коробки вывалил на стол помидоры, огурцы, хлеб, вареную картошку, вареные яйца, куски сала. Все вперемешку. Выбил, столбиком, тушенку из банки. Из бутылки с этикеткой «ситро» разлил по стаканам.

– Самогон. Но хороший. Проверили, – предупредил новый знакомый старший лейтенант и затем спросил: – Из госпиталя?

– Угадал, – ответил Шевченко.

– Вчистую?

– Не угадал… На фронт.

– Пехота-матушка?

– Она самая.

– Какой фронт?

– У кого какой. У меня Карельский.

– Так тебе в Мурманск?.. Спешить надо. По радио передавали: бои идут за Петсамо. К шапочному разбору успеете… А товарищ младший лейтенант с какого?

– Первый Белорусский.

– Ваши тоже уже за границу вышли. Скоро в Германии будут… А мы с Третьего Прибалтийского. Там туго. Но Ригу вот-вот освободим. Мы за пополнением прибыли… Ну что? За встречу? Глядишь, в конце войны еще повидаемся! Ну, когда все войска на одном пятачке сойдутся, в Берлине.

Выпили, захрустели огурцами.

– А вы, товарищ младший лейтенант, в санаторий? Долечиваться? – спросил лейтенант, указав глазами на палку.

– Зачем? – даже обиделся Анохин. – На фронте долечусь… Хочу до конца, до последнего дня войны. Хочу на самого последнего мертвого гитлеровца посмотреть, – жестко добавил Анохин. – У меня к ним личный счет!

– Ну, за последнего мертвого фашиста! – поднял стакан гость, старший лейтенант.

– Во, хороший тост! – сказал Шевченко.

И они снова выпили. Анохину стало хорошо в компании. Казалось, будто вернулся к себе в часть и его с радостью принимали его однополчане. И никто из его взвода не погиб, все были живы, и все радовались его возвращению. В голове гудело.

А лейтенант, сунув за пазуху бутылку с этикеткой «ситро», исчез в табачном дыму. Но вскоре вернулся и стал вновь наполнять стаканы.

– Так за что?.. Давайте за победу!

– Хороший тост, – вновь согласился Шевченко.

– У нас все тосты хорошие, – порадовался еще более раскрасневшийся Пунькин.

Оглядевшись, чокнулись, выпили. Анохин пил не спеша, хотел показать, что он достоин этой компании. Но не допил, поставил стакан на стол. Качнувшись, долго сидел с закрытыми глазами. Из-под век катились слезы.

– Охлял, – объяснил Шевченко своим новым товарищам и сунул в рот Анохину огурец. – Ну, выдохся малость! Сколько раз резали! Четыре?

Не открывая глаз, Анохин показал растопыренную пятерню.

– Понятно, – посочувствовал старший лейтенант. – Силы не те.

– Ничего… Чтоб их молотить, сил у меня еще хватит, – заплетающимся языком не согласился с гостем Анохин.

Старший лейтенант в который раз стал разливать по стаканам самогон…

Проснулся Анохин в тесной комнатке с четырьмя железными кроватями. На одной богатырски храпел солдат. Куда делись новые знакомые – старший лейтенант и лейтенант, куда исчезли Шевченко и Пунькин, память Анохина не сохранила…

В узкое окошко пробивался унылый серый рассвет. Трещала голова. На душе было скверно. Где он? Что за комната? Как он в ней очутился? Что за незнакомый солдат? Ни на Пунькина, ни на Шевченко он не похож. Анохин пытался вспомнить вчерашний день. Память доводила его только до шалмана.

Еще чуть рассвело, и уже можно было хорошо осмотреться. Вещмешок стоял на тумбочке, у изголовья, здесь же, прислонилась и палка. Следующее новое открытие повергло его в тоску: окно, через которое вливался серый рассвет, было забрано железной решеткой, в железной двери – глазок. А это означало только одно: он – на городской гауптвахте…

Впрочем, долго ему размышлять не довелось. Прогремел дверной запор, и на пороге встал старший лейтенант с красной повязкой на рукаве – должно быть, дежурный по гауптвахте.

– Младший лейтенант Анохин – на выход!

В сопровождении дежурного Анохин проковылял в соседнее здание. Там его на какое-то время оставили в коридоре одного, что Анохин расценил как добрый знак. Потом дежурный вышел из кабинета, коротко бросил:

– Заходи!

В шинели без ремня, с «сидором» за плечами и с палкой в руке Анохин предстал перед майором. Тот сосредоточенно изучал какие-то бумаги. Анохин понял, что это его документы. Не ко времени не на шутку разболелась нога.

«Ну вот. Сейчас начнется, – подумал Анохин. – В лучшем случае – назад в госпиталь. В худшем – под трибунал и в штрафбат. И опохмелиться не дадут».

Ожидая неприятностей, он стал рассеянно рассматривать комнату. Она была неуютная, казенная, с какими-то ободранными шкафами, сейфом и положенными портретами и плакатами на стенах.

Наконец майор поднял на него глаза:

– Пьешь? Много?

У майора был вид старой, измученной, все понимающей собаки. В суконной гимнастерке и уютной меховой безрукавке, он не совсем вписывался в казенный антураж. Багровый шрам перечеркивал подбородок. Зубы были металлические, и говорил он из-за вставной челюсти медленно и неуклюже.

– Да нет, – ответил Анохин.

– Хороший ответ. И «да», и «нет». Понимай как хочешь, – ухмыльнулся майор и вновь уткнулся в бумаги.

– Вообще-то не позволяю себе, – добавил Анохин.

За вторым столом, делая вид, что увлечен писаниной, сидел капитан с медалью на груди. Его перо неподвижно застыло над бумагами.

– Но напозволялся – до непристойности.

– Виноват, товарищ майор, – попытался оправдаться Анохин. – С боевыми товарищами выпили. На радостях.

Вид у него был весьма сконфуженный. Ругал себя на чем свет стоит.

– Боевые товарищи, видать, крепкие. Им хоть бы что, а ты… – проворчал майор.

Анохин еще раз оглядел тесный кабинет, вспомнил вчерашнюю цыганку и сокрушенно покачал головой:

– Не сбрехала, – прошептал он.