Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

Ганс подбежал к своему месту, стал рыться в соломе. Извлек какой-то пакетик и опрометью бросился на улицу.

У ворот Феониии он не задержался, а торопливо взлетел на крыльцо, постучал.

– Ну что тебе опять? – деревенская красавица держала в руке ухват.

Но Ганс, не обращая внимания на приподнятый ухват, развернул пакетик и показал Феонии фотографию. Мятую, с обломанными уголками, побывавшую в переделках. На ней – сам Ганс в костюмчике с галстуком, молодая тощая женщина с накруткой на голове по моде конца тридцатых годов, с ними мальчик и девочка лет пяти-шести. Все они – в садике, за ними крытый черепицей добротный дом. Цветут деревья, то ли вишни, то ли абрикосы. Семья счастлива и довольна жизнью.

– Дас ист Ганс! – тыкал корявым пальцем в свое изображение немец. – Унд майне фамилие… Семи я… Майне фрау Лизхен… киндер… Отто унд Лоренхен. Майне хауз…

– Так мне чего, заплакать от радости, чо ли? – жестко спросила Феония. – Вот и сидел бы себе в своей Германии! Жил-то, гляжу, не в бедности. Чужого прихватить захотелось?

Ганс не понял ни одного слова, сказанного женщиной. Он молча рассматривал фотографию, и затем тихо, каким-то надтреснутым голосом сказал:

– Ецт ист ниеманд Лизхен… нет… нет киндер: Отто унд Лоренхен… Нет майн хауз, – Ганс вздохнул и взмахнул перекрещенными руками, показывая, что никого больше нет, ни жены, ни детей, ни дома. – Один маленьки бомбен – унд тотен… Бомбенфлюгцуг… Бах! Унд аллес тот! Нет киндер, нет фрау… Дер Криг. Вой-на!.. Их вилль нихт криег. Нет хотель война. Варум война?

На глазах у Ганса появились слезы. Смутившись, он отвернулся, пошел к двери. Обернулся. Возможно, хотел еще что-то сказать. Но, махнув рукой, молча ушел.

Стоя на крыльце, Феония провожала его задумчивым взглядом.

Кешка все слышал. Он слез с печи и тоже глядел через проталину в оконном стекле на уходящего Ганса…

Неподалеку от овина стоял приземистый сарайчик на столбах, как на курьих ножках. В давние времена он принадлежал лавке, и продавщица хранила в нем продукты от зверья и грызунов. Но с началом войны лавка прекратила свое существование. Да и раньше продукты завозили в Полумглу только весной, в половодье, по реке.

Мыскин присмотрел для себя этот сарайчик и приспособил его под каптерку. С лесенкой, ведущей наверх, хранилище было похоже на нахохлившегося паучка.

Повар Пауль поднялся по ступенькам наверх, к Мыскину. С собой он принес пустой мешок и пестерку – берестяной короб с крышкой. Продовольствия было мало, и коробки и банки занимали в сарайчике жалкий уголок – всего три полки.

Мыскин стал молча отпускать Паулю крупу и муку, отмеривая продукты деревянным ковшом.

Игнашка, который на своем «кону» без дела слонялся по деревне, в это время оказался у сарайчика. Сидя на своих саночках, он снизу ревностно наблюдал за тем, как скупо сыпалась мучица в тару Пауля.

– Нох айн маль… чуть-чуть! – жалко улыбаясь, попросил Петер.

– Маль? Сам знаю, что мало! – сказал серьезный Мыскин. – Экономия! Во! – он потряс перед лицом Пауля двумя пустыми мешками. – Вам бы все за один день слопать! А кто пополнит, а?

– Я, я! Экономие! – согласился Пауль. – Абер… нихт кушайт – нихт арбайтен.

Мыскин немного подумал и извлек из картонной коробки две банки тушенки.

– Возьми еще вот! – сказал он. – Не шибко харчисто на всю вашу ораву, а дух придаст. И для настроению. Подвоза-то, сам видишь, нету. Ветры, морозы. И связаться с центром радист не может, так что неизвестно, подвезут что-либо в ближайшие дни? Словом, бери, дорогой товарищ, что даю. Послезавтра, может, и того не будет… Все! Ауфвидерзеен!

Немец с мешочком и пестеркой понуро отправился к овину. И тут же Мыскина окликнул, глядя снизу вверх, в открытую дверь, безногий Игнашка. Между культями на саночках у него тоже была зажата пестерочка, такая же, как и у Пауля, только чуток поменьше.

– Слышь, продуктовый царь! – окликнул Игнашка Мыскина. – Отсыпь и мне хоть чуток белой мучицы!

– Ты рази не слыхал, что я немцу втолковывал? – сердито спросил Мыскин. – Кончаются продукты. И мука тоже!

– Мне саму малость, хоть с ладошку… Веришь-нет, я белых-то олабышей и до войны не ел. У нас рожь да ячмень, серая жизня…

– Не могу.

– Выходит, я хуже немцев? Да? А я, замежду прочим, где, думаешь, ноги оставил? На фронтах! С има же сражался.

– Да ладно, знаю, где ты их оставил, – проворчал кладовщик. – В сугробе по пьяному делу.

– Ну а хоть бы и так, – выражение лица Игнашки сделалось плаксивым. – От энтого, думаешь, мне на душе легше?

– Ладно… – Мыскин спустился с ковшом вниз и отсыпал Игнашке в пестерку немного муки. – Езжай!.. На еще сахарю! – и он бросил в руки безногому голубоватый обломок рафинада.

Игнашка, прочно установив пестерку между ног, довольный внезапно привалившей ему удачей, продолжил свой путь. Он ловко проскользил на своей опорке мимо овина. Остановился, повел носом по ветру. Увидел всего в снегу Кешку, бредущего с самодельными санками на горку.

– Слышь, малой! Поди сюда! Убоняешь-то носом?.. Немцы кандер варят, с мясной консервой. Порато духовитый.

– Ну и чего? – Кешка по росту был вровень с инвалидом и оттого разговаривал с ним, как с равным. Да никто всерьез Игнашку в Полумгле и не воспринимал.

– А мы, выходит, хужее фашистов? Политически обидно. Гладко живут, гады. Вот я и думаю, чего бы им такое сотворить? Может, давай им клопомору в котел наллям!

– Ты чо, сдурел? Помрут ить!

– Да не! Проверено. Я сам как-то нечаянно клопомору выпил. Ничо. Только до свово нужника будут порато шибко бегать… Во смеху-то будет!

– Не, не хочу.

– Понятно! И ты до их с сочувствием! То-то, я гляжу, тот здоровенный немец до вас бегает.

– Ты тоже до нас бегаешь, когда жрать захочешь, – Кешка задумался, обиженный подозрениями Игнашки. – А клопомор у тебя есть?

– Я думал, может, у вас, – ответил бестолковый Игнашка.

– Чего ж ты базланишь?

Шмыгнув сопливым носом, Кешка уже собрался уходить. И тут Игнашку осенило:

– Слышь, Кеха, а тебя в пионеры уже приняли?

– Еще в прошлом годе.

– А я в партию заявление надумал подавать… Вот и давай врагам совецкой власти чего-нибудь шебуршнем!

– Чего?

– Думаю… А может, это… Может, ты им в котел насцы! Тоже будь здоров сколько смеху будет!..

– А как? – идея Кешке понравилась. – Там же повар все время при казане.

– Энто я беру на себя, – совсем оживился Игнашка. – Я его на раз отманю!

На своих салазках Игнашка двинулся к полуоткрытой двери овина, заглянул:

– Пауль! Ком! Курить!

– Раухен? О, я! – обрадовался Пауль и, отложив половник, пошел на улицу.

Игнашка своей «козьей ножкой» заманил повара к поленнице и лишь там дал ему бумагу и зачерпнул в кармане табаку. Пока Пауль скручивал цигарку, Игнашка достал из карманов поношенной шубейки кресало и трут. Высек искры. Пауль прикурил.