Юлия Друнина - Избранные произведения в 2 томах. Т. 2. Стихотворения 1970–1980; Проза 1966–1979

Здесь в скалы вцепились оливы.
Здесь залпы прибоя гремят…

– Вы живы, ребята? –

– Мы живы,
Прости нас за это, комбат!
Вот здесь, под оливой, когда-то
Упал ты у самой волны…

– Себя не вините, солдаты:
Не всем возвращаться с войны…

Оно, вероятно, и так-то.
Но только опять и опять
Вдруг сердце сбивается с такта,
И долго его не унять,
Когда про десантные ночи
Напомнит ревущий бора.
Забудешь ли, если и хочешь,
Как тонут, горя, катера?
Еще и сегодня патроны
Выносит порою прибой…
Прости, что тебя, батальонный,
Прикрыть не сумели собой!

…Да, мир под оливами ныне,
Играет дельфиний народ,
С динамиком в синей пустыне
Прогулочный катер плывет.
Рыбачьи сушатся сети,
У солнца сияющий взгляд…
Здесь целое тридцатилетье
Лишь залпы прибоя гремят!

Нет, раненым ты учета
Конечно же не вела,
Когда в наступленье рота
По зыбким понтонам шла.
И все-таки писарь вправе
Был в лист наградной внести,
Что двадцать на переправе
Сестре удалось спасти.
Возможно, их было боле,
А может, и меньше – что ж?
Хлебнувший солдатской доли
Поймет ту святую ложь…
Пока по инстанциям долгим
Ползли наградные листы,
На Припяти или Волге
Падала, охнув, ты.
И писарь тогда был вправе
В твой лист наградной внести,
Что сорок на переправе
Тебе удалось спасти.
Возможно, их было меньше,
А может, и больше – что ж?
Помянем тех юных женщин,
Простим писарям их «ложь»…

На носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:
– Я еще, ребята, не жила…

И бойцы вокруг нее толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать – это восемнадцать,
Но ко всем неумолима смерть…

Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма
Вдруг увидит ветеран войны.

Вздрогнет он и отойдет к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко –
В сорок первом он сейчас году.

Там, где возле черного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:
– Я еще, ребята, не жила…

«Отползать!» –
Пошло по цепи слово.
Роты оставляли высоту,
А связной забыл про часового,
Вросшего с винтовкой в темноту…
Что случилось, понял тот не сразу,
Но еще сумел бы отойти –
Только у солдата
Без приказа
Отступать заказаны пути…
Рассвело.
Согнулся он в траншее –
Хорошо, что ростом невысок.
От движенья каждого по шее
Тек за ворот медленный песок.
Поползли шинели на нейтралку –
Странного нерусского сукна.
Значит, точка…
Ребятишек жалко –
Как поднимет четверых жена?
Старшему исполнилось пятнадцать,
Младшему сровняется пять лет…
Есть еще, есть время попытаться
Ускользнуть,
Да вот приказа нет!

И вот она –
Родного дома дверь.
Придя с войны,
В свои неполных двадцать
Я верила железно,
Что теперь
Мне, фронтовичке, нечего бояться.
Я превзошла солдатский курс наук –
Спать на снегу,
Окопчик рыть мгновенно,
Ценить всего превыше слово
«Друг»
И слову «враг»,
Понятно, знала цену.
Изведала санбатов маету…
Одно не знала –
Никому не надо
Теперь
Мое уменье на лету,
По звуку различать калибр снаряда,
Ужом на минном поле проползать,
А если нужно –
В рост идти под пули.
(В хвосте за хлебом у меня опять –
В который раз! –
Все карточки стянули…)
Меня соседки ели поедом:
– Раззява, растеряха, неумеха! –
Меня в свой черный список управдом
Занес, как неплательщицу, со вздохом.
Но главное,
Что сеяло испуг
Во мне самой
И подрывало силы, –
Неясность,
Кто же враг тебе,
Кто друг;
На фронте
Это невозможно было…
И все-таки
Сейчас, через года,
Я поняла, солдаты, слава богу, –
Окопная кристальная звезда
В то время
Освещала нам дорогу.
И все-таки
Она нам помогла
Там, где житейские
Бушуют войны,
Не вылететь
Из тряского седла
И натиск будней
Выдержать достойно,
Уметь спокойно презирать иуд,
Быть выше
Злости, зависти, наживы,
Любить любовь,
Благословлять свой труд
И удивляться,
Что остались живы.

Окончился семьдесят третий –
В какую я даль забрела!
На яростной этой планете
Еще мне ворочать дела.

И сердце пока не устало,
И щеки, как прежде, горят.
И надо для счастья так мало –
Работу да любящий взгляд.

И снова уводит дорога
Туда, где стихов целина.
И надо для счастья так много –
Сознанье, что людям нужна.

Рентген. Антибиотики. Микстуры.
Как Травиата, кашляю всю ночь.
И сокрушается профессор хмурый,
Что он ничем не может мне помочь.

Совсем обескуражен столп науки,
Мне даже где-то жаль его чуть-чуть.
Острей овал лица, прозрачней руки,
И куролесит в градуснике ртуть.

А если вдруг полночною порою
В беспамятство ныряю, как под лед,
Опять военной становлюсь сестрою
И раненого волоку в санвзвод.

Пороховой захлебываюсь пылью,
Рывок, бросок – спасительный кювет.
Еще одно, последнее усилье,
И… жалко мне, что отступает бред.

И опять ликованье птичье,
Все о жизни твердит вокруг.
Тешит зябликов перекличка,
Дятлов радостный перестук.

Поднимусь, соберу все силы
Пусть еще неверны шаги.
Подмосковье мое, Россия –
Душу вылечить помоги!

Когда железо
Плавилось в огне,
Когда стальными
Становились люди,
Могла ли думать,
Что навеки мне
Щитом
Воспоминанье это будет?

И впрямь,
Чего бояться мне теперь,
Когда пережила
Такое лихо?
Ну, не поймут.
Ну, не откроют дверь,
А после скажут,
Что стучалась тихо.

Пускай посмотрят косо на меня,
Пускай недодадут чего-то где-то:
Подумаешь!..
Колючая стерня –
Обыкновенная тропа поэта.

Страшна лишь боль разлук
Да боль утрат –
Куда от них
И в мирной жизни деться?
А от уколов
Защищен солдат:
Рубцы и шрамы –
Прочный щит для сердца.

Он много лет
Сидит в одной сберкассе,
Возможно – двадцать,
Может – двадцать пять.
Он хром.
И лысина его не красит.
Ему рукой до пенсии подать.