Юлия Друнина - Избранные произведения в 2 томах. Т. 2. Стихотворения 1970–1980; Проза 1966–1979

Надо мной и Россией
Небо цвета шинели…

А я вспоминаю снова:
В горячей густой пыли
Измученные коровы
По улице Маркса шли.
Откуда такое чудо –
Коровы в столице?
Бред!
Бессильно жрецы ОРУДа
Жезлы простирали вслед.
Буренка в тоске косила
На стадо машин глаза.
Деваха с кнутом спросила:
– Далече отсель вокзал? –
Застыл на момент угрюмо
Рогатый, брюхатый строй.
Я ляпнула, не подумав:
– Вам лучше бы на метро! –
И, взглядом окинув хмуро
Меня с головы до ног,
– Чего ты болтаешь, дура? –
Усталый старик изрек.
…Шли беженцы сквозь столицу,
Гоня истомленный скот.
Тревожно в худые лица
Смотрел сорок первый год.

Была казарма на вокзал похожа,
И не беда, что тесно, –
Так теплей.
Одну каморку выделили все же
Нам, выписанным из госпиталей:
Нам, школьницам, еще почти что детям,
Нам, ветеранам из стрелковых рот, –
Не сорок первый шел,
А сорок третий,
Шел умудренный, как сверхсрочник, год…
В два этажа незастланные нары,
На них девчушек в гимнастерках рать.
Звон котелков,
Да перезвон гитары,
Да ропот:
– Сколько назначенья ждать?.. –
Мы все умели ненавидеть люто,
Хоть полюбить едва ли кто успел…
Смешно,
Но грохот первого салюта
Мы приняли тогда за артобстрел!
Потом к стеклу приклеились носами,
Следя за ликованием ракет –
Не теми, что зловеще повисали
Над полем боя,
Мертвый сея свет…
Мы плакали:
Совсем не в дальней дали,
В прекрасный этот,
Выстраданный час,
Нас, санитарок, раненые ждали,
На помощь звали раненые нас…

Могла ли я, простая санитарка,
Я, для которой бытом стала смерть,
Понять в бою, что никогда так ярко
Уже не будет жизнь моя гореть?

Могла ли знать в бреду окопных буден,
Что с той поры, как отгремит война,
Я никогда уже не буду людям
Необходима так и так нужна?..

А я сорок третий встречала
В теплушке, несущейся в ад.
Войной или спиртом качало
В ночи добровольцев-солдат?

Мы выпили, может быть, лишку –
Все громче взрывался наш смех.
Подстриженная «под мальчишку»,
Была я похожа на всех.

Похожа на школьников тощих,
Что стали бойцами в тот час.
…Дымились деревни и рощи,
Огонь в нашей печке погас.

Взгрустнулось. Понятное дело –
Ведь все-таки рядышком смерть…
Я мальчиков этих жалела,
Как могут лишь сестры жалеть.

Декретом времени, эпохи властью
У ветеранов мировой войны
Жизнь – красным – на две разделило части,
Как некогда погоны старшины.

Цвет пламени, цвет знамени, цвет крови!
Четыре долгих, тридцать быстрых лет…
Не стали мы ни суше, ни суровей –
И только в сердце от ожога след.

Как на войне, чужой болеем болью,
Как на войне, чужого горя нет…
Две разных жизни – две неравных доли:
Четыре года, после тридцать лет.

Наш первый тост
Мы стоя молча пьем
За тех, кто навсегда
Остался юным…
Наш первый тост! –
И грусть, и гордость в нем,
Чистейшие он задевает струны.

Те струны
Никогда не замолчат –
Натянуты они
Не потому ли,
Что не забудешь,
Как другой солдат
Тебя собою
Заслонил от пули?..

Из последних траншей
Сорок пятого года
Я в грядущие
Вдруг загляделась года –
Кто из юных пророков
Стрелкового взвода
Мог представить,
Какими мы будем тогда?..

А теперь,
Из космических семидесятых,
Я, смотря в раскаленную
Юность свою,
Говорю удивленно и гордо:
– Ребята!
Мы деремся
Еще на переднем краю!

Вновь прошлого кинолента
Раскручена предо мной –
Всего только три процента
Мальчишек пришло домой…
Да, раны врачует время,
Любой затухает взрыв.
Но все-таки как же с теми –
Невестами сороковых?
Им было к победе двадцать,
Сегодня им пятьдесят.
Украдкой они косятся
На чьих-то чужих внучат…

Я в году родилась том самом,
Что и Клара.
Сто лет назад
Нас возили на санках мамы
В скромный Баумановский сад.

От вокзалов тянуло чадом,
Вдаль гудок паровозный звал.
Мы и жили почти что рядом,
Разделял нас один квартал.

В том московском районе старом
Каждый домик мне был знаком.
На Басманную часто, Клара,
Я ходила за молоком.

Ты напротив жила молочной,
Мы встречались не раз, не пять.
Если б знала я! Если б!..
Впрочем,
Что тогда я могла бы знать?..

Застенчивость. Тургеневские косы.
Влюбленность в книги, звезды, тишину.
Но отрочество поездом с откоса
Вдруг покатилось с грохотом в войну.

Напрасно дочек умоляют дома,
Уже не властен материнский взгляд –
У райвоенкоматов и райкомов
Тургеневские девушки стоят.

Какие удивительные лица
Военкоматы видели тогда!
Текла красавиц юных череда –
Казалось, выпал жребий им родиться
В пуховиках «дворянского гнезда».
Казалось, благородство им столетья
Вложили в поступь, в жесты, в легкий стан.
Где взяли эту стать
Рабочих дети,
И крепостных
Праправнучки крестьян?..
Все шли и шли они –
Из средней школы,
С филфаков,
Из МЭИ и из МАИ –
Цвет юности,
Элита комсомола,
Тургеневские девушки мои!
И там тебя я видела, наверно,
Да вот запомнить было ни к чему.
Крутился времени жестокий жернов,
Шла школьница к бессмертью своему.

На нежных скулах отсветы пожара,
Одно желанье –
Поскорее в бой!..
Вошла к секретарю райкома Клара
И принесла шестнадцать лет с собой.

И секретарь глядит,
Скрывая жалость:
«Ребенок.
И веснушки на носу…»
Москва.
Райком.
Так это начиналось,
А в партизанском
Кончилось лесу…