Александр Мелихов - Тризна

Конечно, накапливалась усталость от необходимости приходить домой в одно и то же время, но гораздо тревожнее было ловить себя на том, что иногда он ни с того ни с сего следил за Светкой без прежнего умиления, едва ли не с раздражением. Это было страшнее всего – с тревогой вглядываться в собственное темное нутро: кто его знает, что оно способно таить в себе, если Светкина наивность временами кажется ему глупостью.

Однако здоровой душе было вполне по силам поскорее перекидываться на проблему Легара. Но однажды Регина после утреннего обхода приятелей и приятельниц произнесла роковую фразу: «Кожедубов эксплуатирует своих подчиненных!» И у Олега внезапно вздрогнуло сердце от зависти, невольно подумалось что-то вроде: «Вот бы меня кто-нибудь поэксплуатировал!» И он с ужасной неохотой начал осознавать, что ему по-прежнему хочется, чтобы кто-то живой и осязаемый ждал его результатов и радовался им – пусть даже и с целью их присвоить.

А между тем судьба готовила Олегу сюрприз, сначала просто неприятный, а затем и вовсе ужасный.

В те дни стояли страшные морозы. Все, что дышало, – форточки, подворотни, – окаймлял жирный, опарой поднимавшийся иней, кучерявый, словно каракуль.

Иней мгновенно обводил лица белизной, садился на шапки, на воротники, на брови; шарфы были словно залиты известкой. Деревья, охваченные белым пламенем, походили на негативы. Олег ездил в метро, чтобы не околеть в своей курточке, – до метро он добегал вприпрыжку, и пятаки обжигали пальцы, когда он доставал их из ледяного кармана. А если – даже через двадцать минут – он, садясь, облокачивался на портфель, тот выдавал из своих недр такую морозную струю, что по шее бежали мурашки…

Ратмир Андреевич Артюхин почувствовал, что ему необходимо защитить кандидатскую диссертацию. До сих пор было ясно само собой, что человек в его статусе должен чем-то руководить, – но в последнее время что-то покачнулось; он, конечно, кое-чем еще руководил, но – не само собой.

Может быть, беда была в том, что перестали меняться новейшие методы управления производством – а ведь именно Ратмир Андреевич и возглавлял поочередно каждое из новых направлений. Начинал с научной организации труда – вводил рациональные типы скоросшивателей, клейкую ленту вместо кнопок, стеллажи вместо шкафов, изучал влияние цвета штукатурки на производительность труда; потом перешел на сетевое планирование – стали уже попадаться слова граф, алгоритм , – и снова было ясно, что, кроме него, заниматься этим некому, – никто не в состоянии назвать схему из кружков, соединенных палочками, графом , а таблицу чисел – матрицей .

Но потом пошли все АСУ, и АСУ, и АСУ – автоматизированные, черт бы их побрал, системы управления. Ратмир Андреевич старался держаться на высоте, произносил магические слова: системный анализ, вычислительная техника, оптимизация , но проклятые АСУ все не кончались, и уже назначались какие-то сроки, требовались какие-то внедрения…

Валерка Смольников, который от институтской скамьи шел с ним ноздря в ноздрю, в решительный момент неожиданно оказался кандидатом экономических наук, обеспечив себе тем самым возможность до конца дней кормиться словами: информационная система, стохастическое программирование, оптимизация, алгоритм . И первым Валеркиным шагом к благополучию было: заключить договор с организацией, имеющей собственный ученый совет – деньги наши, степени ваши.

Как обычно, ни на миг не задумываясь, почему людей так располагают к себе прозрачные души, не способные скрыть никакой задней мысли, Ратмир Андреевич, чтобы набрать инерцию, прямо от дверей восхищенно обратился к прихлебывающей чай секретарше Обломова: «Ну и морозище – в Сибирь не надо ехать!»– а к Обломову вошел, энергично растирая уши и радостно восклицая: «Последние уши отморозил! И постным маслом уже мазал – ничего не помогает!»– он откровенно гордился удалью отечественных холодов.

Обломов слегка ужаснул его своим безглазым исклеванным лицом, но Ратмир Андреевич проявил выдержку и продолжал болтать о будущем договоре (а деньги под это есть) так же весело и непринужденно, словно речь шла о совместном пикнике. И уже через три минуты добродушно оживленный Обломов через громкую связь попросил секретаршу пригласить к нему Олега Матвеевича Евсеева. И Артюхин внезапно увидел себя глазами вошедшего парнишки, наверняка ни разу не присевшего в этом кабинете: за столом беседовали на равных научный туз и промышленный воротила (или, если угодно, научный воротила и промышленный туз) – оба внушительные, крупные мужики (Обломов, правда, брал плечами, а Ратмир Андреевич животом). И, пока Обломов внушительно разъяснял смущенному Олегу Матвеевичу важность и актуальность доверенной ему темы, Артюхин разглядывал новоиспеченного ответственного исполнителя из-под сдвинутых бровей взглядом человека, привыкшего раскалывать людей с одного этого самого взгляда.

Занявшись в коридоре уточнением техзадания, Артюхин обнаружил, что человек он, в сущности, добродушный, а суров лишь в силу необходимости непрестанно ворочать большими делами. Судьба, которая всегда идет навстречу сильным, позволила ему на этот раз не только употребить с полным весом слова «матрица», «оптимизация» и «алгоритм», но и вставить оба французских изречения, которые он знал: «дюшок дез опиньон жайи ля верите» и «се не ке ля премье па ки кут», что означало, соответственно, «из столкновения мнений рождается истина» и «труден только первый шаг». Полный список литературы Ратмир Андреевич солидно пообещал передать по телефону.

Кроме того, разъясняя, чего он хотел бы добиться в этой теме, Артюхин обнаружил в себе несомненный талант популяризатора.

– Вот хозяйственное объединение, – говорил он, символически обводя рукой необъятные просторы своих владений, – а в нем предприятия, а в них отделы, а в тех подотделы, а в тех еще чего-то. И мы с тобой хотим, чтобы они старались сделать как можно больше и как можно лучше. А как? Приказать? А они начнут каждый искать оправданий, почему его работу нельзя сделать, и во всех их хитростях разобраться самому дьяволу не под силу, – видно было, что именно Артюхину и приходилось уличать их в этих хитростях, однако он не мог не отдать должного их находчивости. – Понимаешь? Нам надо, чтобы они сами захотели, чтобы искали, как сделать, а не как не сделать. Вот тут-то мы с тобой , – это всегда действовало безотказно – «мы с тобой», обращенное от высшего к низшему, – мы с тобой и должны дать каждому отдельный показатель его работы. Хочешь больше получать – увеличивай свой показатель. Только мы с тобой должны показатели выбрать так, чтобы каждый старался максимально увеличивать свой показатель – а от этого бы максимально увеличивался общий результат. Понимаешь? Мы с тобой должны идеально согласовать личное и общее, – у самого временами дух захватывало от масштабов занимавших его проблем.