Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Н.Матвеева

Владимир Высоцкий был одинок. Более одинок, чем многие себе представляли. У него был друг — от студенческой скамьи до последнего дня. О существовании этой верной дружбы не имели и понятия многочисленные «друзья», число которых сейчас, после смерти поэта невероятно возросло.

Откуда взялся этот хриплый рык? Эта лужёная глотка, которая была способна петь согласные? Откуда пришло ощущение трагизма в любой, даже пустяковой песне? Это пришло от силы. От московских дворов, где сначала почиталась сила, потом — всё остальное. От детства, в котором были ордера на сандалии, хилые школьные винегреты, бублики, драки за штабелями дров. Волна инфантилизма, захлестнувшая в своё время всё песенное творчество, никак не коснулась его. Он был рождён от силы, страсти его были недвусмысленны, крик нескончаем. Он был отвратителен эстетам, выдававшим за правду милые картинки, сочинённой им жизни. Помните: «А парень с милой девушкой на лавочке прощается». Высоцкий — «Сегодня я с большой охотою распоряжусь своей субботою». Вспомните дебильное: «Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить…» Высоцкий — «А мне плевать, мне очень хочется!» Он их шокировал и формой, и содержанием. А больше всего он был ненавистен эстетам за то, что пытался говорить правду, ту самую правду, мимо которой они проезжали в такси или торопливым шагом огибали её на тротуарах. Это была не всеобщая картина жизни, но этот кусок был правдив. Это была правда его, Владимира Высоцкого, и он искрикивал её в своих песнях, потому что правда эта была невесела.

Высоцкий страшно спешил. Будто предчувствовал свою короткую жизнь, он непрерывно сочинял, успев написать что-то около 600 песен. Его редко занимала конструкция, на его ногах скорохода не висели пудовые ядра формы, часто он только намечал тему и стремглав летел к следующей. Много россказней ходит о его запоях. Однако мало кто знает, что он был рабом поэтических «запоев» — по три-четыре дня, запершись в своей комнате, он писал, как одержимый, почти не делая перерывов в сочинительстве. Он был во всём сторонником силы — и не только духовно-поэтической, но и обыкновенной, физической, которая не раз его выручала в тонком деле поэзии. В век, когда песни пишутся «индустриальным» способом: текст — поэт, музыку — композитор, аранжировку — аранжировщик, пение — певец, Владимир Высоцкий создал совершенно неповторимый стиль личности, имя которому — он сам и где равно и неразрывно присутствуют голос, гитара и стихи. Каждый из компонентов имел свои недостатки, но, сливаясь вместе, они делали этот стиль совершенно неразрываемым, уникальным, и многочисленные эпигоны Высоцкого постоянно терпели крах на этом пути. Их голоса выглядели просто голосами блатняг, их правда была всего лишь пасквилем.

Однако, случилось странное: искусство, предназначенное для отечественного уха, неожиданно приобрело золотое поблескивание. Однако здесь, как мне кажется, успех меньше сопутствовал артисту. Профессиональные французские ансамбли никак не смогли конкурировать с безграмотной гитарой мастера, которая, то паузой, то одинокой семикопеечной струной, а чаще всего неистовым «боем» сообщала нечто такое, чего никак не могли выговорить лакированные зарубежные барабаны.

Высоцкий испытал в своём творчестве немало колебаний, но колебаний своих собственных, рождённых внутри себя. Залётные ветры никак не гнули этот крепкий побег отечественного искусства. Никаким влияниям со стороны, кроме влияния времени он не подвергался, и не уподоблялся иным бардам, распродававшим чужое горе и ходившим в ворованном терновом венце. У Высоцкого было много своих тем, море тем, он мучился скорее от «трудностей изобилия» чем от модного, как бессонница, бестемья.

Ему адски мешала невиданная популярность, которой он когда-то ревниво добивался и от которой всю остальную жизнь страдал. Случилось удивительное: многие актёры, поэты, певцы, чуть ли не ежедневно совавшие свои лица в коробку телевизора — признанного распространителя моды — ни по каким статьям и близко не могли подойти к популярности артиста, не имевшего никаких званий, издавшего скромную гибкую пластинку, к поэту, ни разу не напечатавшему свои стихи в журналах, к киноактёру, снявшемуся не в лучших лентах. Популярность его песен не знала равенства. Легенды, рассказывавшиеся о нём, были полны чудовищного вранья в духе «романов» пересыльных тюрем. В последние годы Высоцкий просто скрывался, репертуарный сборник театра на Таганке, в котором печатаются телефоны всей труппы, не печатал его домашнего телефона. Он как-то жаловался мне, что во время концертов в Одессе не мог жить в гостинице, а тайно прятался у знакомых артистов в задних комнатах временного цирка шапито. О нём любили говорить так, как любят говорить в нашем мире о предметах чрезвычайно далеких, выдавая их за легко достижимые; тысячи полузнакомых и незнакомых называли его Володей. В этом смысле он пал жертвой собственного успеха.

В.Высоцкий всю жизнь боролся с чиновниками, которым его творчество никак не представлялось творчеством и которые видели в нём всё, что хотели видеть — блатнягу, пьяницу, истерика, искателя дешёвой популярности, кумира пивных и подворотен. Пошляки и бездарности, вроде Кобзона или Фирсова, издавали сборники и демонстрировали в многотысячных тиражах свою душевную пустоту, и каждый раз их лишь легко журили литературоведческие страницы, и дело шло дальше. В то же время всё, что делал Высоцкий, рассматривалось под сильнейшей лупой. Его неудачи в искусстве были почти заранее запрограммированы регулярной нечистой подтасовкой — но не относительно тонкостей той или иной роли, а по вопросу вообще участия Высоцкого в той или иной картине. В итоге на старт он выходил совершенно обессиленный.

В песнях у него не было ограничений — слава Богу, магнитная плёнка есть в свободной продаже. Он кричал свою спешную поэзию, и этот магнитофонный крик висел над всей страной — «от Москвы до самых до окраин». За его силу, его правду ему прощалось всё. Его песни были народными, и сам он был народным артистом, и для доказательства этого ему не нужно было предъявлять удостоверения.

Он предчувствовал свою смерть и много писал о ней. Она всегда представлялась ему насильственной. Случилось по-другому: его длинное сорокадвухлетнее самоубийство стало оборотной стороной медали — его яростного желания жить.

Ю.Визбор

Могила В.Высоцкого в день похорон

В.Высоцкий с гитарой. Корректурный оттиск