Михаил Рицнер - Гудбай, Россия

Талант и интеллигентность любимца студентов проявлялись во всем: он музицировал, великолепно исполнял романсы, писал картины, принимал участие в работе драматического кружка, был активным участником студенческих вечеров. У А. В. был ярко выраженный талант лектора, ни одна прочитанная им лекция не заканчивалась без бурных аплодисментов. Это был не только ученый, но и замечательный человек, которого отличали безукоризненная порядочность и большая внутренняя культура. И откуда я все это знаю? Я был его воспитанником, искренне любил и гордился отеческим отношением А. В. ко мне. Это проявлялось в наших многочисленных беседах, консультациях, в работе над докладами, а дверь его удивительного кабинета-музея с коллекцией порядка 10 тысяч бабочек всегда была для меня открыта. А. В. дал мне ключ и разрешил работать в его кабинете в любое время, так как там находился самый сильный в то время микроскоп, нужный мне для исследования телец Барра (см. ниже). Так продолжалось почти шесть лет.

В марте 1971 года А. В. был госпитализирован в 301-й госпиталь. Я навещал его, последний раз — за день до его кончины. В последний визит он подарил мне фотоальбом биологического кружка со дня его организации. Это было так трогательно, что я, выйдя из палаты, не смог сдержать слез. Альбом хранится в моем архиве. В нем я нашел заметку Александра Васильевича обо мне, опубликованную в институтской газете. Он стал моим первым учителем в науке, хотя моей фамилии и нет в списке его диссертантов. По его примеру дверь моего рабочего кабинета всегда открыта для сотрудников отделения, пациентов и студентов.

Профессор А. В. Маслов скончался 3 апреля 1971 года.

Светлая ему память!

Первые три года мы изучали (буквально «грызли») базисные науки, такие как анатомия, физиология, физика, восемь разных химий, топографическая анатомия, микробиология, фармакология, патофизиология и другие. Надо было выучить содержание многих толстых учебников и сдать зачеты по отдельным темам, а потом еще и две сессии в год, по 4–5 экзаменов в каждой. К этому надо добавить латинский и английский языки, «марксизм-ленинизм». Впрочем, ничего нового: учиться «на врача» трудно во всех странах и во все времена.

Другим моим любимцем, как и большинства студентов, был профессор Виталий Давидович Линденбратен (1925–2009), заведующий кафедрой патофизиологии. Виталий Давидович — потомственный профессор: его отец был профессором, брат — профессором. Всего в их династии насчитывается 14 врачей (из них пять докторов медицинских наук). Он был чрезвычайно умным человеком. Это проявлялось во всем: лектор «от Б-га», прекрасный методист и обаятельный человек. Среднего роста, без лишней жировой ткани, уравновешенный по характеру, он обладал богатой мимикой. В. Д. удивительно тонко чувствовал как собеседника, так и целую аудиторию. Он изучал травматический шок, лихорадку, перегревание, реактивность и устойчивость организма. В. Д. Линденбратен — автор многих статей, монографий и пяти сборников стихов.

Его кафедра располагалась на третьем этаже, рядом с Центральной научно-исследовательской лабораторией (ЦНИЛ), где я работал лаборантом по вечерам. Профессор хорошо играл в настольный теннис. Когда случались перерывы в ходе экспериментов, мы играли в теннис и беседовали обо всем. Это был не только теннис, но и «игра» нервов, идей, мнений и остроумия. Обыграть В. Д. было большим достижением, я выходил победителем весьма редко. Нервы В. Д. были просто «железными», поэтому в критические моменты игры он допускал меньше ошибок, чем я. После окончания института, когда мне надо было пройти апробацию диссертации, Виталий Давидович организовал обсуждение работы недавнего студента на научном межкафедральном семинаре и тем самым помог мне открыть «скрипучую дверь» в науку. Мне, как и многим другим, повезло встретить и общаться с этим удивительным человеком! Виталий Давидович был первым, кто поставил свою подпись на моей «Присяге врача».

Однажды в перерыве между лекциями другой очень уважаемый мной профессор рассказал мне простую притчу: « Жила была машина-полуторка. Нагрузили на нее полторы тонны груза — она везет; добавили еще полтонны — везет, добавили еще тонну — машина стала и сломалась. Ее взяли и выбросили … Смотрите, Миша, — добавил, ухмыляясь, профессор , — как бы не оказаться вам этакой полуторкой! » В тот период я был председателем научного студенческого общества института, секретарем комитета ВЛКСМ курса и старостой генетического кружка. Я крепко запомнил эту бесхитростную историю.

Этим профессором был Николай Константинович Фруентов (1928–2010). Его отец был репрессирован, а семья выслана. Профессор, фронтовик, снайпер, лейтенант запаса, кавалер двух орденов Отечественной войны, трех орденов Красной Звезды и множества медалей. Курсант Ленинградской военно-морской медицинской академии Николай Фруентов раздобыл настойку женьшеня и начал проводить опыты в студенческом кружке. Чтобы начать исследование, он купил на свои деньги 12 кроликов и в свободное от службы время стал проводить опыты. В 1968 году в Хабаровске вышла в свет знаменитая книга Фруентова «Дикорастущие лекарственные растения Дальнего Востока», а спустя четыре года — «Ядовитые растения, медицинская токсикология растений Дальнего Востока». Я горжусь подписью Николая Константиновича на моей «Присяге врача».

С профессором Елизаветой Георгиевной Ливкиной (1906–1985), заведующей кафедрой микробиологии, был связан следующий эпизод в моей студенческой жизни. Микробиологию («микробу») преподавали на третьем курсе. Эта наука располагает точными методами идентификации бактерий. Профессора Ливкину студенты шутя звали «макробабка», а доцента В. И. Середину, специалиста по вирусологии, — «микробабкой», так как они различались своими габаритами: Елизавета Георгиевна была крупной женщиной (в отличие от доцента В. И. Серединой). Она говорила и читала лекции не торопясь и очень обстоятельно. Незадолго до начала летней сессии деканат предложил студентам свободную запись на экзамены. Другими словами, каждый студент мог выбрать себе день для экзамена, вплоть до того, что можно было сдать все пять экзаменов в один день. В один из дней летней сессии я успешно сдал патофизиологию и в приподнятом настроении шел по третьему этажу главного корпуса института. Возле кафедры микробиологии почти не было студентов, а лаборантка зазывала желающих сдать «микробу» у профессора Ливкиной. На экзамен по микробиологии я записался на следующей неделе, хотя успел прочитать всю микробиологию, кроме вирусов. Я не помню, что именно двигало мной в тот момент. Видимо, надеясь, что «макробабка» специалист по микробам, а не по вирусам, я импульсивно принял решение и вошел в ее кабинет. Там мне были искренне рады. На столе лежали предметные стекла с разными микробиологическими объектами. Студент должен выбрать предметное стекло, посмотреть, что там зафиксировано под микроскопом и показать экзаменатору. Я так и сделал: взял предметное стекло со стола, прочитал вслух его название «полиомиелит» и, обескураженный, спросил: