Михаил Рицнер - Гудбай, Россия

— Елизавета Георгиевна, вы хотите услышать про заболевание полиомиелитом или про вакцину?

— Расскажите, Миша, пожалуйста, про биологию вируса полиомиелита, — сказала она, растягивая слова. — У вас есть время подготовиться. — Она показала мне на свободный стол со стулом.

В кабинете никого больше не было. Быстро сообразив, что вряд ли я получу хорошую оценку по этому вирусу, я стал что-то мямлить про то, что это не мой день, что я не успел подготовиться и что-то еще… пока не увидел, что профессор, улыбаясь, протягивает мне зачетку. Выскочив из кабинета как ужаленный, я посмотрел зачетку — никакой оценки по «микробе» там не было. Мне было очень стыдно! Через несколько дней я сдал этот экзамен на «отлично» доценту В. И. Серединой. Три года спустя, накануне выпускного вечера, редакция институтской газеты попросила меня написать что-нибудь интересное из студенческой жизни. Я вспомнил и подробно описал историю, как я «завалил» микробиологию. На выпускном вечере профессор Е. Г. Ливкина с газетой в руке нашла меня, и мы вместе посмеялись над тем, что было. У меня был повод извиниться перед ней, а она, в свою очередь, заметила, что экзамен — это еще не сама жизнь и что мои экзамены только начинаются. Я и не предполагал, как она была права! Елизавета Георгиевна охотно заверила мою «Присягу врача» своей подписью .

Знакомство с методами и методологией науки начиналось в кружках научного студенческого общества. Особенной популярностью пользовались у студентов научные кружки на кафедре биологии под руководством профессора А. В. Маслова и на кафедре патологической физиологии под руководством профессора В. Д. Линденбратена. Активно занимались со студентами профессора Н. К. Фруентов, А. К. Пиотрович, Г. Л. Александрович, Л. И. Геллер, Г. С. Постол и В. М. Кантер. Результаты научных исследований студенты докладывали на ежегодных научных конференциях, лучшие из них публиковались в журналах и сборниках.

Студенческий научный кружок на кафедре биологии работал с 1930 года. К сбору и обработке материала профессор А. В. Маслов активно привлекал студентов, часть из которых позднее стали кандидатами наук, докторами и профессорами. Я был последним старостой «масловского кружка», который из биологического трансформировался в генетический. А пришел я туда после «рокового» разговора с моим отцом о генетике, состоявшегося незадолго до моего поступления в ХГМИ.

— А слышал ли ты что-нибудь о такой науке, как генетика, отличник? — спросил меня отец в своей ироничной манере, имея в виду мой «красный» диплом.

— Естественно, есть такая лженаука, и мы изучали по биологии — «менделизм, морганизм и вейсманизм». Все они «продажные девки империализма», — бодро ответил я, не ожидая какого-либо подвоха.

— Ты серьезно заблуждаешься, сынок! Как ты вообще можешь такое утверждать, не познакомившись с работами Грегора Менделя и Томаса Моргана? Может быть, тебе рассказали о законах генетики твои учителя?

— В общем-то, нет, не рассказывали! А ты что, «менделист-морганист», папа? — спросил я, пытаясь перейти от обороны к нападению.

— Зря ты так, сынок. Менделисты и морганисты, вслед за профессором Вейсманом, утверждают, что в хромосомах существует наследственное вещество (гены), которое и передается от родителей к детям. У тебя тоже есть мои и мамины гены.

— Так ведь их никто не видел и это не доказано, — не сдавался я, вспомнив уроки по мичуринской биологии в колледже.

Вот тогда-то я впервые услышал от отца про опыты Августа Вейсмана, немецкого биолога, который еще в 1885 году пытался проверить, могут ли наследоваться приобретенные родителями увечья. Наиболее известны его опыты по отрубанию хвостов у только что родившихся крысят. Отрубание хвостов никогда не приводило к появлению бесхвостого потомства. Хорошо известно, что иудейская традиция обрезания крайней плоти ни разу не привела к рождению мальчика без крайней плоти.

— Выходит, ты еще и «вейсманист», папуля? — не унимался я, не осознавая всей глубины своего воинствующего невежества, хотя главный мичуринский биолог страны Т. Д. Лысенко мог бы мной гордиться.

— Ладно, иди готовься к вступительным экзаменам в институт. Если тебя примут, то я надеюсь, что у тебя хватит ума с этим разобраться и извиниться за те глупости, которые ты тут говорил.

— Посмотрим, будет ли за что извиняться, — упирался я, держась за свое.

Эта беседа запала мне в душу. После первой же лекции по биологии я перехватил Александра Васильевича у выхода из лекционного зала и задал главный вопрос своей жизни в тот период:

— А что такое ген и какова его природа?

— Приходите на кафедру, молодой человек по имени…

— Миша, — помог я ему.

— Так вот, Миша, спросите там Ольгу Вадимовну Лисиченко и узнайте, когда очередное заседание биологического кружка.

Я был разочарован итогом нашей беседы, и следующей «жертвой» главного вопроса моей жизни («Что такое ген и какова его природа?») стала та самая ассистентка кафедры биологии. Ольга Вадимовна выглядела симпатичной и молодой женщиной среднего роста, лет так тридцати, с внимательными, теплыми глазами и приятным голосом. Не отвечая прямо на мой вопрос, она спросила меня что-то о законах Менделя и хромосомах. Помнится, что я отмахнулся от этих неинтересных мне вопросов и вновь напомнил «мой вопрос». Мне это не помогло. Ольга Вадимовна сообщила мне дату заседания кружка и что надо почитать к нему. Делать было нечего. Так я стал посещать этот кружок, читать о генетике все, что было тогда на русском языке (а было очень немного), так как эта наука была на начальной стадии реабилитации после ее разгрома в 1948 году.

Печальная история разгрома генетики в Стране Советов хорошо известна, поэтому нет необходимости ее здесь излагать. Очень коротко. Боевая операция по разгрому генетики на сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года, которую проводил Т. Д. Лысенко, была одобрена Сталиным. Были закрыты лаборатории, уволены и репрессированы многие ученые. Из библиотек изымались и уничтожались по спискам биологические книги, основанные на менделевской генетике. Господство Лысенко в биологии продолжалось до конца 1964 года, то есть до снятия Н. С. Хрущева. Возобновилось преподавание генетики в средней школе и в вузах, но учебников практически не было. Истории господства Лысенко посвящены многие книги [31] Сойфер В. Н. Власть и наука. История разгрома генетики в СССР. М.: Лазурь, 1993. 706 с. Шноль С. Э. Герои, злодеи, конформисты российской науки. М.: Крон-пресс, 2001. 374 с. .

Пытаясь утолить мой голод в генетике и желание что-нибудь исследовать, Ольга Вадимовна дала мне прочитать статью, опубликованную в журнале Nature про «половой хроматин», обнаруженный в нейронах кошек. Половой хроматин — это окрашивающееся тельце (Барра), которое обнаруживается при микроскопии не делящейся в данный момент клетки. Он представляет собой спирализованную Х-хромосому. Исследование полового хроматина можно проводить при подозрении на заболевания, связанные с изменением количества Х-хромосом (синдромы Клайнфельтера, Шерешевского — Тернера и т. п.). Для исследования используют клетки эпителия ротовой полости, получаемые из соскоба с внутренней поверхности щеки (буккальный тест). Этот тест был использован по предложению Ольги Вадимовны для исследования 130 школьников соседней школы. Анализируя данные слепым методом, мы (я и студентка нашего курса Дергачева) убедились, что наличие полового хроматина в буккальном тесте является маркером женского пола. Наши результаты были представлены на ХХ научной студенческой конференции института (22–23 апреля 1966 года, Хабаровск).