Елена Посвятовская - Важенка. Портрет самозванки

— Ну чё там? — хрипло спросила Важенка, появившись в дверях кухни.

Лара молча пожала плечами.

Важенка забралась на табурет с ногами, натянула на колени ночнушку, закрыла глаза и прислонилась к стене. В фонарном луче ее черты заострились. Исчезли милые припухлости, вся ее детская веселость. Была девочка, полуребенок, кружилась, резвилась. А теперь юный воин, готовый к отпору каждую минуту, собранный и злой.

Потом Тата подранком металась по кухоньке: костяным щелчком зажгла бра над столом, бокалы из шкафчика. Всхлипывая, принялась открывать шампанское. Пробка не поддавалась, и Тата бессильно гнулась вербою над бутылкой, поставленной на стол под пресловутые сорок пять градусов.

— Дай сюда, — Лара отняла бутылку, подтолкнула подранка-вербу к табурету. — Сядь уже.

Свой бокал Тата опустошила мгновенно. Заговорила.

Когда на Черной речке она отыскала его дом, в распахнутых окнах курили и галдели люди. Валерий Леонтьев сотрясал двор своим “Ну почему, почему, почему был светофор зеленый?”. Даже у подъезда толпились раскрасневшиеся орущие гости. Новоселье, догадалась Тата. Ангел так объяснил ей три коробки шампанского в прихожей. Она забыла, что это сегодня.

Тата села на скамейку у соседнего подъезда, закурила. Соображала, что же дальше: номер телефона она не знала, номер квартиры тоже, только расположение, поймать во дворе какого-нибудь мальчишку, пусть отнесет записку Сереже, хозяину.

Ангел вышел из подъезда смертельно красивый. Кареглазый, рукава белой рубашки закатаны. Гости взревели ему навстречу. Он смеялся, руки в карманах, качался с носка на пятку. Налетел на нее взглядом. С широкой улыбкой мотнул головой куда-то в сторону — пошли, мол, отойдем. Вслед им кричали весельчаки, те, что у подъезда:

— Серега, а что говорить, если молодая про тебя спросит?

В соседнем дворе, в темных высоких кустах, он горячечно обнимал ее, шептал, что вчера был его мальчишник, вот так решил его отметить, вместе с ней. Не поехал к пацанам в пивняк. Так ослепительна была она на эскалаторе “Чернышевской”, в прозрачной разлетающейся юбке. Она во все глаза смотрела на золотую скобочку на его безымянном, даже потрогала ее — кольцо, да! Потом неинтересно. Он бегал домой за деньгами ей на такси, и бутылку шампанского она попросила. Рыдала в кустах, страшась, что не вернется, снова обманет.

Лара поднялась, подошла к Тате, прижала ее голову к себе: хадзi да мяне, прыгажуня мая.

— Ты чё, вообще ничего не просекла, что ли? Каждый раз одно и то же. Целый день шлялись, ночь, шампанское… — вдруг разозлилась Важенка. — Нигде ничего не екнуло?

— Ни-че-го, — глухо прорыдала Тата Ларе в живот. — Вот такая я дура. Боже, какая я дура.

В дюнах припекает, а на пляже ветер задирает края полотенца, дует песком. И только у прогулочной террасы, там, где мозаика с толстыми рыбами, — хорошо, обманчиво не жарко, вот только сгореть можно. Важенка складывает ладони лодочкой, отворачивается к мозаике, щелкает зажигалкой — не прикурить! Тата щурится, протягивает ей свою горящую сигарету.

— Не, ты смотри, они по второму купальнику уже поменяли! — кричит через порывы ветра Лара, кивает на девиц в компании папиков. — Я балдею, не пансионат, а заграница какая-то.

Мужчины в золотых цепях, в белых штанах, шортах — есть парочка ничёшных — стоят отдельным кружком, беседуют о своем, поигрывая ключами от иномарок. Их загорелые девицы, высокие, голенастые, принимают позы чуть поодаль. Никто не лежит, все стоят, сегодня ветер диктует стиль. На одной из них умопомрачительный белый купальник, высокие вырезы по бедрам.

— Он такой белый, что голубой, — Тата жадно ест его глазами. — Вот где они их берут?

Купальники или мужиков? — думает, прикрыв глаза, Важенка. Она устала стоять и устала от ветра. Хочется в кафе, сесть там за столик, вытянуть ноги, но кафе дорогущее, а денег у нее нет.

— Мы не сгорим? — беспокоится Лара. — Пойдемте в кафе.

У кафе-молочной натянут тент, и теперь там можно сидеть на улице, как в кино, дышать морским йодистым ветром. Темно-синие волны с кипенно-белым подбоем стремительно катят к берегу свою яркую недолгую жизнь, ударяются о невидимый предел, гаснут. Прощально кипит на твердом мокром песке пена, топит в прозрачной воде свое кружево. Вдоль прибрежной полосы мертвые водоросли, как свалявшиеся русалочьи космы. Накачанный спасатель, проходя мимо по нагретым плитам, игранул бицепсом, напряг его ненадолго, потом не выдержал и скосил на них глаза. Лара и Тата еле слышно прыснули вслед рельефному олуху. Важенка не засмеялась, понимая, что этот краткий концерт — не для нее. Весь мир — не для нее. В старом купальнике Таты она тащится за подругами в кафе, чтобы выпить кофе на их деньги, выброшенная из жизни, как водоросли из моря. Хорошо, что до конца лета о жилье можно не думать. Вот только от лета остался кусочек.

— Если с первого вышибли, нельзя восстановиться, только заново поступать, — сдержанно отвечает она Ларе. — Я решила, годик поработаю, а потом… Слушайте, девчонки, я вам и так кучу денег должна, мне неловко, вот честно…

Те машут на нее руками, но сухое на всех первый раз не заказали. Важенке обидно, но слезы в глазах она выдает за муки самолюбия, что вот, дожила — курит не свои, кофе за чужой счет. Ветер рвет тент над головами.

— Не плачь! Поработаешь годик.

Горько слышать это от Таты, которая в своем “Кульке” почти не появляется, а обе сессии — без троек. Важенка уже пыталась искать работу: на Калининской овощебазе, в 8-й онкологической — и там и там общежитие предоставляется. На базе в нос шибанул запах гнилой капусты, пыльных корнеплодов, кислятины, а в коридоре больницы довелось сразу наткнуться на трясущуюся старуху в одной сорочке. Из бабки торчали катетеры, содержимое которых стекало в страшную бутылку у нее в руках. Потом затошнило, когда старшая медсестра перечисляла ее обязанности: утки за тяжелобольными пациентами…

— Я поговорю с Глебочкиной, хочешь? — красиво затягивается Лара.

Важенка сильно мотает головой: в “Сосновую горку”? ни за что! Перед глазами змеится усмешка Спицы — с возращением, студентка! Катятся слезы, и, привычно поискав на горизонте Кронштадт, Важенка говорит, что через несколько дней сентябрь, и все вернутся, ну и она вернется в общежитие, поживет там нелегально, пока не устроится на работу. Она заказывала переговоры с Безруковой, и та из своего Бологого прокричала ей, что Дерконос уже в городе и занесла комендантше подарочек за трехместку. Но Лена Логинова в этом году будет жить у тетки на Моховой, значит, их всего двое. Договорятся они как-нибудь с Дерконос, чтобы Важенка вместо Лены. Да даже спрашивать не будут.

— А комендантша? — Тата огорченно рассматривает растаявшую плитку шоколада, которую достала из пляжной сумки. — Вот я козлина.