Денис Драгунский - Третье лицо

— Ну и пожалуйста! — повторил он.

Аня резко повернулась к нему, хотела, наверное, что-то серьезное ответить, но вдруг решила не ссориться. По крайней мере сегодня.

— Ты что! — сказала она. — Совсем с ума?

Она снова бросилась в постель, обняла Артема.

— Ты что! Ты такой классный!

— Да ну? — нахмурился он.

— Вот тебе и ну! — говорила она, забираясь к нему под одеяло, прижимаясь и ласкаясь. — Ты такой образованный. Закончил крутой институт. Работа такая классная. Столько книг прочитал. Я столько названий даже запомнить не могу. Обо всем можешь поговорить, с тобой так интересно вместе… Мужчина должен быть, самое главное, умный.

— Да ладно, какой я такой умный.

— А вот такой, — даже несколько запальчиво сказала Аня. — Очень умный! Самый умный!

Она начала его обнимать и гладить со всей определенностью.

«А если я такой умный, образованный и интересный, — думал он, ответно лаская Аню, — если я такой замечательный, то почему же ни одна кандидатка наук из отдела анализа на меня даже не посмотрит? Не то чтобы поговорить в буфете про умное… Даже Сонька Маклакова, хотя она только соискательница. Может, самому соискателем прикрепиться? А то так вся жизнь с этой прекрасной принцессой. Утром секс, днем кекс, вечером мультиплекс. Господи, твоя воля».

— Ты чего задумался? — вдруг спросила Аня.

— Я?

— Смотришь в одну точку.

— Тебе показалось.

— Наверное, — легко вздохнула Аня. — Давай я лучше в душ пойду.

— Давай, — тоже вздохнул Артем.

повесть зело душеполезна

— Сын мой, я верю тебе, — сказал игумен одного из московских монастырей известному актеру Алексею Кафтанову. — Верю в искренность твоего раскаяния, в серьезность твоего намерения посвятить себя Богу. Но ты уже не так молод, и душа твоя изъедена грехом гордости. Гордость же есть величайший грех, первейший из смертных грехов, яко рече святой Григорий Великий. Посему тебе я назначаю особое послушание. Благословляю тебя работать уборщиком в гостинице. Суть же послушания не только в труде и молитве, но и в том, что тебя, человека весьма известного, вполне могут узнать некоторые постояльцы. Тебе надлежит смиренно вынести их вопросы и, может быть, злые насмешки или обидную жалость.

— Отец игумен, а что мне отвечать? — спросил Кафтанов. — Если меня спросят, почему я раньше был на глянцевых обложках, а теперь полы мою в туалетах?

— Отвечать следует: «На все воля Божья». Будто сам не знаешь.

— Отец игумен, а можно говорить людям, что я теперь в монастыре и таково мое послушание?

— Ладно, — сказал игумен. — Можно.

Кафтанов катил свою тележку по гостиничному коридору. Заглянул в бумажку. Остановился. Карточкой отпер дверь номера. Взял с тележки ведро, швабру и корзинку разных бутылок, щеток, губок и прочих уборочных принадлежностей.

Вошел в номер.

Это был обычный номер с большой кроватью. Сбоку — дверь в санузел. Но в кресле у окна сидела женщина. Довольно молодая — до тридцати лет — и вполне красивая стандартной блондинистой красотой. Длинные ноги, ухоженные ногти, модные часики, аккуратная стрижка.

— Ах, извините! — Кафтанов шагнул назад. — Вы еще не выехали?

— Нет, — сказала женщина. — Номер еще не убрали. Странно! Вроде нормальный отель. Но я не желаю торчать целый час в холле или в баре! Так что давайте живее.

— Да, да, — смутился он. — Но я лично тут ни при чем…

— Да какая мне разница!

Она недовольно покосилась на Кафтанова, который был в длинной темной одежде, в шапочке и с несильно отросшей, но заметной седой бородой.

— Приношу вам искренние извинения от имени администрации гостиницы, — сказал он. — Позвольте, я перестелю постель.

— Сначала уберите туалет. Там так грязно!

В туалете в самом деле очень грязно: серые хлопья засохшей мыльной пены на раковине, на полу лужи и капли, за унитазом клочья волос. Кафтанов убирал эту гадость, давясь от омерзения.

— Сие есть работа над моей душой, закосневшей в гордости, — шептал он, икая и боясь, что его сейчас просто вырвет. — Господи, милостив буди мне, грешному, милостив буди мне, грешному, Господи, милостив, милостив буди…

Вдруг раздался бодрый мужской голос:

— Привет. Прости, опоздал. Что это за швабра? Здесь кто-то есть?

— Убираются! — ответила женщина. — Привет.

Кафтанов, промывая унитаз, прошептал:

— Плебейка. По-русски научись. Не убираются, а делают уборку. Или убирают. О Господи, это гордость моя говорит во мне… Господи, милостив буди мне, грешному…

— Вот черти! — воскликнул мужчина, распахнув дверь туалета. — Девушка, нельзя ли слегка поторопиться?

Кафтанов, стоя на коленях около унитаза, обернулся.

Мужчина проглотил язык почти в буквальном смысле: издал какой-то булькающий звук. Потому что перед ним была не девушка, а немолодой бородатый человек в монашеском подряснике и скуфейке на голове. Но со знакомым лицом.

Кафтанов тоже был неприятно удивлен, потому что этот человек оказался его старинным приятелем: крепкий такой бизнесмен с некрасивой фамилией Юклин.

— Привет! — бодро вскричал Юклин, справившись с изумлением. — Привет, Леша! Понимаешь, нам с Дашей предстоит очень важный, сложный и долгий разговор. Да, кстати. Позволь тебе представить. Это Даша, жена Вадика, моего сына. — Стоя в дверях туалета, он обернулся в комнату. — Даша, это Кафтанов дядя Леша, ты его должна помнить. Нет? Ну хотя бы по кино! Ну?

Даша встала в дверях рядом с Юклиным и спросила:

— Вы — Алексей Кафтанов? Невероятно! Я вас даже не узнала! У вас будет новая роль?

— Ну, в общем, да, — сказал Кафтанов, не поднимаясь с корточек и не выпуская из рук бутылку со средством для мытья унитазов. — Совсем новая.

— И вы к ней так готовитесь? — Даша подняла брови.

— Ну да, в общем…

— Как интересно! — всплеснула руками Даша. — Я всегда завидовала актерам!

— Ох, ну перестань, — сказал Юклин.

— Почему это «перестань»? — возразила Даша. — Алексей… Э-э-э, простите, как вас по отчеству?

— Алексеевич, — сказал Кафтанов, глядя снизу вверх.

— Алексей Алексеевич, я правда мечтала стать актрисой. С детства.

— В детстве все мечтают, — успокоительно сказал Юклин. — Я тоже мечтал. Стать гонщиком «Формулы-1».

— Я и сейчас не теряю надежду! — улыбнулась Даша. — Вдруг мне повезет?

— Стать гонщицей «Формулы-1»? — хмыкнул Кафтанов.

— Зачем вы насмехаетесь? — обиделась она. — Сняться в хорошем сериале!

— Понял, — покивал Кафтанов. — Вы тоже сюда пришли… э-э-э… готовиться к роли?

Даша отступила на два шага, резко повернулась и отошла к окну.

Юклин подошел к Кафтанову поближе, нагнулся, положил руку ему на плечо и то ли ласково погладил, то ли этак легонько потрепал.