Денис Драгунский - Третье лицо

Однажды нас собралось человек семь или восемь. Музыка, вино, трепотня. Дым столбом — все курят. Я смотрю: девчонок больше, чем ребят. Четыре на три. Или даже пять на три. «Ого! — думаю. — Значит, мне точно что-то обломится». Танцы начинаются. Приглашаю одну — нет, не обламывается. Я так нежно за талию, что-то заливаю, стараюсь прижаться, а девушка раз — и выскальзывает. С другой такая же история, я ее в танце беру за руку, пальчики перебираю, жду ответного пожатья — фигушки. Щекой трусь об ее ухо, опять что-то шепотом заливаю — ноль реакции: хихикает в ответ, но больше танцевать со мной не хочет. Ну а еще двух пытаться кадрить без мазы. Одна — Юрки Грунского постоянная. Мы пришли, а она уже нас встречает. «Здрасьте, как мы рады вас видеть!» — как бы за хозяйку, понимаешь ли… А вторая с Бобом, был у нас такой мальчик. Ну, неважно.

В общем, раз кругом такой афронт, я иду на кухню, взяв с собой полстакана водки с общего стола. Юрка мне рукой помахал, я раздраженно от него отвернулся. В кухне сел на табурет и сижу. Попиваю ее, проклятую, прихлебываю, хлебушком закусываю и думаю о своей невезучей жизни. Курю, разумеется. Наверное, полчаса так просидел.

Входит Юрка.

— Вот ты где, — говорит. — Ты чего?

— Да так, — говорю. — Скучно стало.

— Ой, хорош! Давай, иди общайся с девушками! Девушки скучают!

— Меня, — говорю, — девушки не любят! Сижу сочиняю письмо. Обращение во Всемирную лигу сексуальных реформ.

Это цитата из Ильфа-Петрова, если кто забыл. Из «Золотого теленка». А мы тогда знали.

Юрка ржет.

— Ладно, Паниковский! Не паникуй. Тебя некоторые девушки очень даже любят. Светка, например. Вот эта, беленькая. Ты ей понравился.

— Она меня отшила!

— Она просто стесняется, ты что! — Он глаза округлил и руками всплеснул. — Она мне сама только что сказала: «Какой этот Женя мальчик хороший, но какой-то робкий, зажатый!»

— Брось!

— Это ты брось, — говорит Юрка. — Давай допивай и иди ухаживай за девушкой.

Я допил водку из стакана. Потом, проходя мимо стола, еще хватанул коньяку и пошел искать ее по всей квартире. Смотрю, в прихожей одна девушка — та, что лишней оказалась, — сапоги надевает, а Юркина подруга с ней прощается этаким семейным тоном, прямо как законная жена со стажем, тю-тю-тю: «Мы так рады, что ты нас навестила!» Сунулся в одну дверь — там уже Боб на диване со своей. Сунулся в другую — там вовсе гардеробная. Открыл третью — вроде спальня Антонины Павловны, Юркиной мамаши. На кровати сидит эта самая Светка.

— Привет! — говорю.

— Еще раз здрасьте, — отвечает. — Сигареты принес?

Я выскочил, вернулся с пачкой сигарет и пепельницей. Чиркнул зажигалкой. Она спокойно выкурила сигарету, загасила окурок и вдруг обняла меня и поцеловала. Крепко и даже, я бы сказал, порывисто. Страстно, не побоюсь этого слова! Мы быстро разделись и — плевать на все! — покрывало скинули и под одеяло. В чистейшую хозяйскую постель! Хорошо было. Всё сделали. Полежали рядышком, отдохнули. Потом мне еще раз захотелось, но, видно, выпил много, возникли проблемы. Она меня быстро привела в готовность, и опять было очень хорошо, она целуется, стонет, бормочет — в общем, чувствую, девушка влюбилась!

С этим радостным чувством засыпаю, нежно обняв ее сзади за талию.

Просыпаюсь — девушки нет.

Натягиваю штаны, шлепаю на кухню. Там как раз Юрка Грунский воду пьет из чайника, прямо из носика. Время половина седьмого утра.

— А где Светка? — спрашиваю.

— Не знаю. — Он зевает. — Пойду еще подремлю. Воскресенье же.

Уходя, я спросил у Юрки ее телефон.

Позвонил тем же вечером. «Здравствуй, Света, это Женя». — «Кто-кто?» — «Ну кто, кто… Женя, мы вчера с тобой…» Бросает трубку. Я перезваниваю — трубку не берет. Я выждал час, снова звоню. «Светлана, ты почему говорить не хочешь?» — «Чего тебе надо?» — «Давай встретимся. Когда мы встретимся?» — «А шел бы ты!» — и снова бросает трубку.

Я на всякий случай позвонил Юрке, изложил ситуацию.

Он говорит:

— Черт знает. Придурь какая-то. Вожжа под хвост.

Ну, вожжа так вожжа. Хотя жалко. Хорошая девушка. Я уже было понадеялся на серьезные отношения. Я ей звонил еще раз десять — с тем же успехом.

Довольно скоро умирает Брежнев. То ли через год, если мы собирались прошлой осенью, то ли через полгода — если этой весной. Считая от события — ну, вы поняли.

Юрка Грунский на полном серьезе в конце ноября собирает у себя дома поминки по «лично дорогому». Он жуткий фигляр был, наш Юрочка. Был, был, увы- увы. В девяносто восьмом очень сильно задолжал под дефолт, удрал в Америку, а дальше непонятно. То ли там его достали, то ли он сидит ниже травы под чужой фамилией. В общем, нет его больше в нашей милой компании.

А тогда он был бодр и весел. Собирает поминки, стол ломится, ребят человек двадцать. Произносит как бы благодарственные тосты. Дескать, семья Грунских будет вечно благодарна лично дорогому Леониду Ильичу, который еще в пятьдесят девятом выдвинул нашего папочку на ответственную работу — но все это шамкающим брежневским голосом, «гэкая», чмокая, запинаясь. «Сиськи-масиськи».

Ну мы же все дураки, нам же по двадцать лет. Ну, по двадцать два. Нам хорошо, нам хочется смеяться!

Я Юрку спрашиваю через стол:

— А почему ты Светку не позвал?

Я-то рассчитывал увидеть ее на этой вечеринке. Как-то объясниться. Пусть бы она мне сказала, что я не так сделал. А Юрка Грунский посмотрел на меня и отмахнулся. В прямом смысле рукой махнул, вот так. Я, признаться, слегка обиделся.

Когда все разошлись, я остался и все-таки подловил его в коридоре.

— А теперь ты мне расскажи, что случилось.

— А то ты не понял.

— Ничего я не понял!

— Ну, раз ты сам просишь… — Юрка Грунский отвел меня в комнату, в мемориальный, так сказать, кабинет его папаши. На стенах разные памятные фото. Брежнев, Курчатов, еще какие-то непонятные деды с золотыми звездами. — Садись на диванчик, не падай. Какой ты, братец, все-таки тупой.

Зачем-то снял пиджак и рубашку. Остался в одной майке.

— Ты чего обнажаешься? — спрашиваю.

— Потому что ты тупой. Но при этом, скорее всего, ты благородный. И захочешь мне бить морду.

— Когда? — невпопад спросил я.

— Когда я скажу, что это я Светку заставил тебе дать . Понял? — И повторил, будто диктовал: — Я. Ее. Заставил. Тебе. Дать. Потому что ты был такой грустный- грустный, и мне стало тебя жалко-жалко! — Он усмехнулся ласково, но чуточку презрительно. — Я, конечно, гад, подлец, подонок, да? Но бить мне морду все равно не надо, — тут Юрка Грунский поиграл мышцами, — потому что я тебя вырублю одной левой. А если правой, то совсем. Это причина номер один.

У него на самом деле были жуткие мускулищи. Я раньше как-то не обращал внимания или не видел его без рубашки. А тут просто струсил от таких мослов и шаров, честно скажу.