Денис Драгунский - Третье лицо

Ермолаев зажмурился.

Услышал выстрел, как щелчок.

Открыл глаза.

Конный ускакал. Человек лежал на мостовой, уткнувшись лицом в булыжник. Из-под его головы расплывалась маленькая лужица. Ермолаев знал, что она должна была быть темно-красная, но сверху — он жил в четвертом этаже — она казалась черной.

Ермолаев подошел к столу, закрыл ноутбук, достал из ящика стола стопку писчей бумаги, взял авторучку и написал:

« Подмораживало. Поросшие желтеющей травой кочки обочь узкой лесной тропинки, вчера еще влажно-упругие под ногами, отвердели…»

В дверь постучали. Ермолаев вскочил со стула, ринулся в прихожую. Отворил, не спрашивая, кто там.

Двое парней прошли мимо него, как мимо куста, — задев, но не обратив внимания.

— Сёмка! — сказал один. — Замеряй жилплощадь!

Сёмка вытащил из кармана потертой кожанки лазерную рулетку. По стенам заплясала красная светящаяся точка.

— Двадцать два, — сказал он.

— Уплотняем! — сказал Васька. — Семья Трофименко!

Он сам не назвался, но Ермолаев откуда-то точно знал, как его зовут, и обратился к нему по имени-отчеству:

— Василий Никитич, а мне куда?

— Да вон в угол койку сдвинь, всего делов. Они, Трофименки, тихие, и мальчонка у них тихий. Не журись, писатель.

Ермолаев сидел на своей койке, поджав колени. Трофименки спали, почти не храпя. Мальчонка ихний тоже дрыхнул на сундучке. Не страшно.

Ермолаев взял карандаш и написал на обоях:

« Подмораживало. Кочки вдоль тропки промерзли и закаменели. Бурая прошлогодняя трава топырилась сквозь снег, как щетина на покойнике…»

— Тьфу! — сказал Ермолаев. — Сквозьснегкак. Зьснгк. Не годится.

Встал, подошел к столу, открыл ноутбук. Пока ноутбук выходил из спящего режима, подошел к окну.

Там внизу, как всегда, стояли машины у тротуара, в том числе и его собственная. Но убитый все еще лежал посреди проезжей части. Собака породы бигль вылизывала кровь из-под его простреленной головы.

Хозяйка собаки, дамочка в пуховой куртке, стояла на тротуаре, уткнувшись в айфон.

органы разберутся!

Жил-был в городе Хабаровске мальчик семнадцати лет. Впрочем, может быть, дело было в Воронеже. Или в Вологде. Не так важно.

Мальчик учился в десятом классе. Он был в комсомоле, ходил на все митинги и демонстрации, кричал «ура» товарищу Сталину и вместе со всеми требовал расстрелять троцкистов, зиновьевцев и бухаринцев, как бешеных собак. Он даже сам нарисовал такой плакатик и поднимал его над головой. Было фото в городской комсомольской газете, он сохранил этот номер, спрятал в папке, где лежали его документы — свидетельство о рождении, аттестат за восьмой класс и две похвальные грамоты.

Это было в 1937 году.

Но вот в 1938-м его арестовали. Вместе с половиной класса. Ему вменили участие в антисоветской террористической организации с целью убийства товарища Сталина. Подельниками были ребята, с которыми он учился все школьные годы. Предложили написать всю правду о преступной деятельности всей их подпольной организации. Конечно, немного побили. Выбили три зуба и сломали ребро; чепуха, если по большому счету.

Мальчик был в некоторой растерянности. Он точно знал сам про себя, что он лично ни в какой террористической организации не состоял. Он также ничего не слышал и не подозревал антисоветского о своих товарищах. Все это был какой-то бред. Но, с другой стороны, если он ничего не знал — значит ли это, что ничего не было? Вдруг они конспирировались? Да, но почему тогда его тоже арестовали? Ответ: либо по ошибке, либо — скорее всего — по ложному доносу! Эти враги народа решили его утопить, из мести, ненависти, из бессильной ярости, черт их знает.

Поэтому мальчик начал писать письмо товарищу Сталину. Оно, как положено, начиналось словами о «чудовищной ошибке в результате клеветнического доноса» и должно было закончиться клятвой в верности, в желании отдать родине и партии свою кровь по капле.

Но мальчик не успел дописать свое письмо.

На пороге камеры показались вохр и следователь.

— Этот — на выход, — брезгливо сказал чекист. — Юраков, отведи!

Мальчик от страха обделался.

— Засранец! — сплюнул чекист. — Юраков, стащи его в мыльню. А потом сам знаешь.

Дело обстояло так.

Верочка Нисс, дочка второго секретаря обкома ВКП(б), дружила с этим мальчиком, они ходили в кино, и он ей два раза дарил ландыши. Поэтому она вечером сказала папе:

— Пап, Вадьку забрали, ну зачем? Он хороший.

— Тьфу на вас на всех! — сказал усталый Трофим Альбертович Нисс.

— Ну пап! — заныла Верочка.

— Ох, — сказал Трофим Альбертович и позвонил кому надо.

Поэтому вохр Юраков выдал мальчику полотенце и новые штаны, потом проводил его в цейхгауз, где вернул ему одежду, а далее отвел в кабинет к следователю.

Следователь объявил мальчику об отсутствии события преступления и отобрал подписку о неразглашении.

Поэтому мальчик до самой своей смерти — а умер он аж в 2009 году, в возрасте восьмидесяти восьми лет — был убежден, что все было в целом правильно и справедливо.

Вот, например, его тоже арестовали. Да-с, при Сталине, представьте себе! Если угодно, в тридцать восьмом году. Арестовали по ошибке, а скорее всего, по ложному доносу.

Но ведь разобрались!

Потому что объяснить ему никто ничего не мог.

Трофим Альбертович Нисс был арестован через неделю и расстрелян еще через месяц, а Верочка отправилась в Кокчетав, где умерла от воспаления легких. Начальник из НКВД, который дал указание отпустить мальчика, был расстрелян вместе с Ниссом. Следователь застрелился сам, а вохра Юракова никто не спрашивал, да ему и без разницы было.

В общем, разобрались.

Тем более что мальчик и в самом деле был ни при чем.

возьмите талончик и следите за табло

Антон Пиксанов, студент Школы промышленной политики, вошел в здание Следственного управления. В просторном холле на пластиковых диванах сидели люди, глядя кто в пол, кто в планшет. Время от времени раздавался нежный звук колокольчика, люди вскидывали глаза на большое табло, там выплывали цифры, кто-то один вставал и шел в коридор, идущий из холла в освещенную неяркими плафонами даль.

Антон огляделся. К нему тут же подошла девушка, хорошенькая, улыбчивая, в синей форме с клетчатым галстуком:

— Чем я могу вам помочь?

— Мне к следователю.

— У вас повестка? Покажите, если вам не трудно, я вам дам талончик.

— Нет, — сказал Антон и сглотнул. — Я инициативно.