Денис Драгунский - Третье лицо

Опрокинул ее на кровать, навалился сверху. Снова зазвенело стекло, небольшой камень влетел в комнату и попал ему в плечо. Он выматерился, схватил ее в охапку, потащил в прихожую, силком поставил на колени спиной к себе, лицом к вешалке. Она сунула руку в свою сумочку, которая стояла под вешалкой, на полке для туфель. Достала нож и снизу ударила его в пах — и случайно попала в бедренную артерию. Он упал на пол, заливаясь кровью, дергаясь и предсмертно скуля.

Она перешагнула через него, подобрала одеяло, завернулась до подбородка, открыла окно. Люди, стоявшие внизу, замолчали, опустили руки и ружья.

Она забралась на подоконник, выпростала правую руку, помахала им и шагнула туда, в прохладный утренний воздух.

Ангелы небесные подхватили ее и понесли на небо.

Что она там делала, никто не знает, но через сорок дней ангелы небесные на крылах своих отнесли ее в Россию, в тот город, где он жил.

Там она окончила педагогический институт, теперь работает в школе и по церковным праздникам ходит на кладбище, где его могила.

Иногда встречает там его жену, но ничего ей не говорит.

и с места они не сойдут

Один наш поэт приехал в Лондон, буквально на два дня, прочитать лекцию. На самом-то деле — свои стихи, но принимающая сторона оформила это именно как лекцию о современной русской поэзии. Но все знали, что это будут именно стихи, и все прошло очень хорошо, включая неформальное общение с читателями в недорогом итальянском кафе. Потому что настоящие лондонские пабы были полны народу, и туда никак нельзя было набиться большой компанией, да еще спокойно поговорить.

Но не в том дело.

Наутро, когда поэт, с больной головой после вчерашнего, сидел в кресле и уговаривал себя начать наконец складывать чемодан, в дверь постучали. Поэт слегка растерялся и не ответил. Через несколько секунд раздался щелчок дверного замка.

Дверь открылась. На пороге стояла худенькая темноволосая женщина. Индианка, скорее всего. В левой руке у нее был большой пластиковый пакет с мусором. В правой — что-то вроде швабры.

— Sorry! — Она увидела поэта в халате.

— After twelve, please! — сказал поэт и объяснил: — I check out at twelve o’clock .

— Sorry, sorry, sorry! — Она шагнула назад и собралась было закрыть дверь.

— One moment! — вдруг крикнул он. — Stay for a moment!

— Yes, sir?

Голова трещит, сил нет и двигаться неохота, подумал поэт. Почему бы не попросить ее собрать чемодан? За десять фунтов. Разве плохо? Просто показывать ей, что брать из шкафа. Белье, рубашки, добавочные брюки, парадные ботинки завернуть в пакет и уложить, ну и прочую мелочь — зубную щетку и расческу пихнуть в несессер, а несессер — в чемодан. Пять минут побыть этаким киплинговским сахибом. Сидишь себе в кресле, кутаясь в махровый халат, а безмолвная индийская красавица складывает твое белье. Благодать. Умели жить, черти…

Но в эту самую секунду поэт представил себе, как сегодня вечером жена начнет заботливо разбирать его чемодан и вдруг резко выпрямится, картинно и гневно тыча пальцем в его белье:

— А это что?!

— Что? — растерянно спросит он.

— Нет, это я спрашиваю: что?! — И она покажет ему длинный черный волос, ярко видный на фоне его мятой белой майки.

Он примется горячо и сбивчиво объяснять, что утром дико болела голова и сил не было, а тут пришла уборщица-индианка, и он ее попросил сложить чемодан. За десять фунтов…

— Не мог ничего складнее придумать? — возмутится жена. — Ты же поэт! Уборщица-индианка, это надо же так себя не уважать… За десять фунтов! Тоже мне, Киплинг на полставки!

— Yes, sir? — повторила горничная, стоя в дверях.

— No, no, no! Nothing! After my checkout. After twelve!

Она кивнула, улыбнулась и закрыла за собой дверь, а поэт, вздыхая и матерясь вполголоса, начал складывать чемодан.

— А это что?! — вдруг спросила жена, когда он добрался до дому, они попили чаю и она начала разбирать его чемодан. — А ну иди сюда!

— Где? — спросил он. — Что?

— Нет, это я спрашиваю — что?! — Она картинно и гневно держала двумя пальцами длинный черный волос.

— Понятия не имею! — Он пожал плечами.

— Придумай, чтоб я поверила! — презрительно сказала она. — Ты же у нас поэт.

— И ничего придумывать не собираюсь, — сказал он. — Просто там в гостинице почти все горничные — индианки. Ну, или пакистанки, не знаю. Горничная вполне могла уронить свой волос на ковер. А я вполне мог потом уронить на ковер свою майку…

— Потом — это после чего? — усмехнулась жена.

— Какая чушь! — возмутился он.

— Полнейшая чушь, — сказала она, пиная его чемодан ногой. — Горничная-индианка и поэт из Москвы. Тоже мне, Киплинг на полставки!

правду! ничего, кроме правды!

Одна женщина уже два года переписывалась с мужчиной, который отбывал срок в колонии общего режима. Он нашел ее на сайте знакомств. Или она его? Неважно. Он ей понравился. Во-первых, приятный. Во- вторых, более или менее молодой, всего сорок шесть лет. Добрый, внимательный. Пишет почти без ошибок. А главное — честный. Сказал прямо, за что сидит. Тяжкие телесные повреждения, по неосторожности повлекшие смерть потерпевшего. Это адвокат постарался насчет «неосторожности», но он ей объяснил, что правда хотел убить этого гада, а если тот только в больнице подох, то это случайно вышло, а цель была именно такая.

Хорошо, когда человек честный.

Он писал ей просто о своей жизни и расспрашивал про ее дела. И вот так, письмо за письмом, она к нему привыкла и уже начала ждать, когда он освободится. Она даже написала ему: «А когда вы, Николай Петрович, наконец откинетесь?» А он ответил: «Наталья Сергеевна! Зачем этот ужасный тюремный жаргон? Вы же учительница русского языка и литературы! Между прочим, в местах лишения свободы так не говорят. Это все выдумки сценаристов. И вообще, дорогая Наталья Сергеевна, давайте перейдем на „ты“ — предлагаю вам это на правах старшего».

Тут она в него окончательно влюбилась и сама себе поклялась, что его дождется. Сообщила об этом своей маме. Мама стала над ней смеяться и звать ее «ждуля». А его — «любимка». «Любимка» и «ждуля» — персонажи эпистолярных романов, которые заводят с зэками разные бестолковые и несчастные тетки; кстати говоря, все эти романы кончаются плохо. Так или сяк плохо — но обязательно плохо, взять хоть знаменитый старый фильм Шукшина «Калина красная». Но там у героев был хотя бы кусочек счастья, и убили Егора Прокудина почти случайно. Не уехал бы с пахоты напарник, оказался бы рядом Петро, брат Любы, — и не убили бы. А в жизни чаще всего «любимка» либо запивал, либо снова брался за старое, либо тянул со своей «ждули» деньги, либо еще что-то. Так говорила Наташе ее мама.