Денис Драгунский - Третье лицо

Наташа отвечала, что он хороший, умный, добрый и несчастный и она это чувствует сердцем, а сердце не обманешь. Даже плакала, когда мама ее особенно донимала «любимкой» и «ждулей».

Но вот прошли эти два года, начался третий, и пришло письмо от Николая Петровича, то есть от Коли. Он писал, что его срок заканчивается, его переводят в Москву, там какая-то кассация-апелляция, держать его будут в Бутырской тюрьме, а уже оттуда он освобождается.

Потом он написал, что этот день настанет ровно через две недели и что он хочет ее увидеть в Москве.

Она жила в городе Вязники Владимирской области. Ночью села на проходящий нижегородский поезд № 35 и в половине седьмого утра была на Ярославском вокзале. Из ее письма он знал, когда приходит ее поезд, и поэтому назначил ей свидание на семь пятнадцать на станции метро «Тимирязевская», в центре зала.

Они сразу узнали друг друга. Быстро обнялись, соприкоснувшись щеками. Он был аккуратно одет, побрит, от него слегка пахло одеколоном. Нормальные зубы. Совсем не похож на «откинувшегося зэка». «Да, конечно! — тут же вспомнила она. — Это же только в сериалах бывает: худые небритые щербатые мужики с нездоровым блеском злых глаз. А он — нормальный человек». Она вспомнила, что мама очень волнуется. Мама велела ей все время быть на связи. На каждом шагу! Но она решила, что пошлет эсэмэску позже.

— Голодная? — спросил он. — В смысле, не завтракала?

Она сначала кивнула, потом помотала головой. В смысле, да, голодная. Нет, не завтракала.

Они позавтракали в ресторане гостиницы «Молодежная». Съели что-то совсем простое вроде яичницы, сырников и кофе — она не обратила внимания. Она ждала, что будет дальше.

А дальше он положил ладонь на ее руку и сказал:

— Пойдем. Я здесь снял номер.

Она залилась краской и прошептала самое глупое:

— Зачем?

— Затем, что мы с тобой уже два года муж и жена… по переписке. Всё. Хватит переписки.

Он поднялся из-за стола.

У нее ноги стали ватные, но она тоже встала и пошла за ним к лифту.

Она со страхом, но и с предвкушением чего-то невероятного ждала, что он сейчас набросится на нее с безумием и алчностью, как волк на овцу, ведь за эти годы он, наверное, страшно истосковался по женщине. Но нет. То есть, конечно, да, да, да. Все было нормально и даже хорошо, гораздо лучше, чем ее прежние случаи — которые тоже последний раз случались почти три года тому назад, — но никакого бешенства страсти. Хотя два раза с не очень длинным перерывом.

Как странно! Она даже заулыбалась, глядя в потолок и поглаживая его рукой по груди.

— Я знаю, отчего ты смеешься, — сказал он.

— Я не смеюсь, Коля, ты что! — сказала она.

— Знаю, знаю… — вздохнул он и чуть ли не дословно повторил ее мысли. — Дело в том, Наташа, что годы без женщины приучают к умеренности. Именно годы! Плюс мой возраст. Вот если бы мне было двадцать пять, а просидел бы я не шесть лет, а шесть месяцев, вот тогда бы — у-ух! Давай потихонечку собираться. Здесь чек-аут в двенадцать, сейчас уже около одиннадцати. Давай сполоснемся, и пошли.

— Куда? — спросила она.

— В загс, — сказал он. — Подавать заявление. Ты ведь написала, что согласна. Ты согласна?

— Да, — сказала она. — Прости, я эсэмэс маме отправлю, а то она волнуется.

— Еще бы! — засмеялся он. — Дочку в лапы откинувшемуся зэку! Маме привет.

— Николай Петрович! — засмеялась она в ответ. — Зачем этот ужасный тюремный жаргон?

Написала: «Мама, все хорошо, я в порядке, тебе привет от Николая».

— А куда мы едем? — спросила она в метро. — Прямо в загс? И еще, Коля. Давай сразу подумаем, где мы будем жить. У нас с мамой однокомнатная…

— Подумаем, подумаем, — сказал он. — Да, едем мы в загс, конечно. Но сначала на минутку заскочим ко мне.

— К тебе — в каком смысле? Ты что, квартиру снял? Или у тебя под бронью?

Он отпер дверь, кинул пальто на вешалку, помог ей снять плащ. Сбросил туфли, ногами нашарил домашние тапочки.

— Сапоги снимать? — спросила она.

— Не обязательно. Проходи, осматривайся. Жить будем здесь.

Это была хорошо обставленная двухкомнатная квартира. Небольшая спальня, гостиная с целой стенкой книжных полок и просторная кухня.

— Смотри, как чисто, — сказала Наташа. — Если ты только вчера освободился, а квартира под бронью была, кто ж тут пыль вытирал шесть лет?

Он подошел к ней, крепко обнял, подвел к зеркальной дверце большого шкафа в спальне.

— Мы с тобой неплохо смотримся, а? — Он засмеялся. — Любимка и ждуля! Наташа! Ждулечка моя бесценная! Ну неужели ты в самом деле поверила, что я зэк и сижу за тяжкие телесные? Я просто никому в жизни не верил. У меня были два развода, один гаже другого. Потом долго, как бы тебе сказать, зализывал раны. И приучил себя не верить никому! Особенно женщинам. Одна забрала у меня квартиру моего отца. Этак сразу, очень простым юридическим маневром. Рассказать как?

— Не надо.

— Ну ладно. Потом. В общем, я дурак был и поддался. А другая родила мне сына от моего же приятеля, а уходя, отсудила дачу, машину и еще одну квартиру. Сын уже вырос, я уже ничего не должен, не бойся.

— Я не боюсь, — сказала она. — А ты меня этими письмами, значит, испытывал?

— Почему испытывал? — воскликнул он. — Я искал! Искал добрую, честную, открытую душу! Я боялся женщин своего круга. Хотел познакомиться на стороне, вот так, в маленьком городе, учительница, со старенькой мамой… Бескорыстная! У меня друг работает в УФСИН, он конверты организовал и штемпеля. Я боялся, понимаешь? Я боялся: если скажу любой женщине, кем я работаю и сколько получаю, все сразу пойдет кувырком. В меня любая тут же без ума влюбится! Ты знаешь, кем я работаю?

— Нет, — сказала она и вдруг добавила: — И знать не хочу.

Он отошел на полшага.

— Почему?

— Так, — сказала она. — Я пойду, пожалуй.

Он стоял перед ней, меняясь в лице. Ему вдруг показалось, что он сейчас ее ударит. Изобьет до полусмерти. И сядет уже по-настоящему.

Но он сладил с собой и сказал ледяным голосом:

— Всего вам наилучшего, Наталья Сергеевна.

— И вам, Николай Петрович.

Выйдя из подъезда, она вытащила мобильник и написала маме эсэмэску:

«Я вечером буду. Он обманщик. Ну его. Целую, Н.».

этнография и антропология

Вот две истории, свидетелем которых я был.

Лично! Клянусь.

Первая.

1969 год. Вечер. Зима. Едем на такси с ребятами ко мне домой выпивать и веселиться. Машина едет от Манежной к Маяковке, чтобы повернуть на Садовую-Триумфальную. На самом углу я прошу таксиста остановиться, подождать. Говорю ребятам:

— Вон там, напротив, магазин «Грузия», сейчас я сбегаю и куплю еще вина, давайте деньги (мне дают деньги). Я быстренько, через подземный переход. Минут десять подождите, ладно? — говорю шоферу. — Приплатим, не заржавеет!