Алла Хемлин - Интересная Фаина

И вот Петр сказал Фаине, что теперь она будет работать. Что для фабрики Фаина не подходит, а для надомной работы сильно подходит. Что завтра с утра Петр принесет Фаине вещи на порку, что Фаина будет на подхвате у портного-лицовщика.

Фаина взяла и начала пороть на все стороны света.

С субботы на воскресенье Фаине заснился сон, как Маркс тихонечко зовет из фаинской головы крупные, которые сдача с капитала, выйти к нему на часочек.

Потом все шло как шлось.

Петр писал доклады царизму.

Царизм лютовал.

А Фаина что?

Фаина ничего.

Фаина порола все на все на свете стороны.

И вот настал 1903 год, а шесть месяцев еще не настали.

Фаина сказала Петру, что, может, Петр пристроит Фаину к революции, чтоб поскорей поехать к Корилопсису.

Петр подумал и сказал, что хорошо бы еще приналечь на фаинскую голову.

Петр сказал Фаине, что пускай Фаина днем порет, а вечером Петр будет учить Фаину тайному скорому письму.

Фаина спросила, зачем это.

Петр сказал, это для того, чтоб, когда настанет время борьбы, Фаина не сидела сложивши руки, а все на свете скоренько записывала для поколений.

И начались у Фаины крючочки с петельками.

Фаина крючочки с петельками в своей жизни уже видела. Видела там, где пуговички, кнопочки, ленточки, бантики, кантики и похожие женские заблуждения. А по лицовке Фаина уже столько поотпарывала крючочков со всем на свете со всего на свете, что Фаине снилось, как Маркс считает споротое и сбивается.

Фаина жалела Маркса и советовала зря не трудиться.

Но Маркс есть Маркс.

Петровские крючочки с петельками были другие.

Учение пошло у Фаины хорошо. Через месяц Фаина уже бежала в письме впереди Петра.

Интересно, что если б Фаина никогда не узнала про тайное письмо, она б никогда правильно не поняла про кур я чие кишки.

Раньше Фаина поняла про курячие кишки, что курячие кишки красивые из-за цветов, в которые Бог их взял и покрасил. Что кишками Бог взял и написал у курей в животах петельки и крючочки, Фаина тогда правильно не поняла.

Теперь Фаина сложила у себя в голове одно с другим, и у Фаины там получилось, что Бог написал сильно тайное в курячих животах, чтоб кто попало не прочитал. И вот Бог послал Фаине руку с тайными петельками и крючочками, чтоб Фаина стала не кто попало.

Фаина хотела спросить у Петра, или Петр уже прочитал в животах у курей важное для всего на свете.

Потом Фаина подумала, что если б человеку было дано признаваться в таком другому человеку, так Петр бы Фаине уже признался. Потому что человеку не дано держаться больше трех дней. Про три дня Фаине давно рассказала фельдшерица, когда рассказывала про клизму.

Потом Фаина подумала, что Петр Фаину испытывает, или Фаина не загордится.

Еще Фаина подумала, что надо тихонечко ждать, когда Бог даст Фаине курицу с важными для всего на свете к и шками.

И вот настал темный вечер перед самым днем конца серковских месяцев — десять часов.

Петр пришел к Фаине и сказал, что сию минуточку поведет Фаину на станцию и посадит в поезд поехать навек к Корилопсису.

Фаина спросила у Петра насчет сдачи с капитала, которая как раз будет хорошо Фаине с Корилопсисом для радостного утра.

Петр сказал, что а как же, что пускай Фаина не беспокоится, что Петр на станции и даст две по пятьсот, тем более с переливом для радостного утра.

Еще Петр сказал, чтоб Фаина с собой ничего не брала, что на месте начнется у Фаины новая жизнь со всем на свете.

Фаина от радости ничего больше не спросила.

Петр ничего больше не сказал, а пошел ждать Фаину на улицу.

Фаина скоренько одела черную шерстяную юбку, белую блузку со стоячим воротничком с прошвой, голубую бархатную жакетку и туфли некрашеной свинячей кожи. На голову Фаина завязала розовую шелковую косынку, а в руки взяла пустой кружевной ридикюльчик цветом под мокрую землю.

На свою шею Фаина повесила малюсенькую торбочку, в которую уже давно положились два рубля мелкими. Фаина сказала зайчику с попугайчиком, чтоб оба залезли в торбочку и тихонечко сели на полкопейках справа налево.

И вот Петр привел Фаину на станцию. Интересно, что Петр привел Фаину не туда, где горели фонари и совались люди с чемоданами и прочим, а на дальние пути без всего на свете.

Фаина спросила у Петра, где же поезд ехать к Карилопсису.

Петр остановился и показал Фаине рукой, где же.

Поезд по показанию Петра получился впереди шагов на двадцать.

Фаина со всех своих двух глаз начала смотреть, где же. Никакого поезда там же не было.

Фаина подумала, что, может, там же — это совсем не там, где же.

Фаина спросила про это у Петра.

Петр сказал, что такое у поездов случается. Когда он служил ямщиком на поезде, такое случилось тринадцать раз.

Еще Петр сказал, что пойдет посмотрит.

Петр пошел вперед шагов на пять, а потом повернулся и выстрелил в Фаину из «бульдога».

Фаина успела увидеть неизвестную себе собачку и даже вспомнить про Герасимука на веревочке. А собачая пуля уже залетела в фаинский разрез между грудями.

Фаина закричала на весь свой рот и даже на больше.

Через одну секундочку рот у Фаины стал на свое место, а фаинский разрез со всем на свете фаинским тихонечко лег себе на железном пути.

Петр пошел к Фаине, чтоб оттащить Фаину с железных путей, тихонечко вытащить из руки ридикюльчик и положить туда интересное для царизма, написанное петровской рукой вроде под руку безродной боевички. А интересное лежало у Петра на голове под картузом.

И вот Петр подошел к Фаине, потрогал, или бьется у Фаины везде на свете пульс.

Пульс нигде на свете у Фаины не бился.

Петр начал тащить Фаину.

Фаина не тащилась.

Петр для хорошего упора уперся одной своей ногой, куда уперся, и опять начал тащить Фаину.

Фаина тихонечко потащилась и стащилась со всех на свете путей.

Петровская упорная нога на радостях захотела переступить на новое место.

Одна нога захотела, а сама другую ногу не предупредила.

И до чего же ноги играют человеком!

Людям не дано знать, когда придется упасть. А падает человек, когда у человека сразу две ноги получаются в воздухе. Первая нога берет и подымается в воздух, хоть и чуточку. А вторая нога всегда надеется на первую ногу и потому хорошо не следит за первой и тоже подымается в воздух.

Другой бы, раз такое дело, полетел, как птица. Петр был не птица и не полетел, а упал на землю. Тем более Петр упал своей головой в картузе с интересной для царизма бумажкой на железный путь, который шел с фаинским путем крест-накрест, хоть и наскоски.

Петровская голова в картузе с интересной для царизма бумажкой треснула тоже наскоски и дала звук, как трескается маца, когда мацу берут на разлом.