Мршавко Штапич - Плейлист волонтера [litres]

Всего во второй день работали 50 человек. Закрыли какую-то часть секторов вне биллинга. По нулям.

Третий день, еще один координатор – Скрипач, сменивший Жору, и снова полсотни волонтеров. Результат нулевой.

Четвертый день – человек 30. Ничего.

На звонки, разумеется, дед больше не отвечает.

К четвертому дню Оса получает исправленный биллинг – и там другой сектор, тот, в котором находится дом дедушки…

Поиск продолжается еще неделю, автономные группы дозакрывают квадраты. Но найти его живым шансов уже нет.

Мы его так и не найдем – вообще, даже тело.

А я – последний, кто с ним разговаривал.

Этот поиск здорово по мне ударил: как можно, имея боеспособную команду с отличным составом (на поиске перебывал весь костяк), не найти пропавшего, который был на связи?..

Пока я отходил от этого поиска, то есть бухал с Хрупким, Оса пару раз пыталась выйти на контакт, но оба раза была послана.

А спустя 5–6 дней она позвонила мне – среди ночи. Я подумал, что звонок связан с поисками, и взял трубку.

– Алло. Тут Хрупкому плохо.

– Ну, бывает.

– У него тетя померла.

– Странно, что мне не сказал.

– Он у Татарки, приезжай.

Когда я приехал к Татарке, там была и Оса. «Нормальный повод нашла встретиться», – шепнул я ей при входе.

Хрупкий был в говно и рассказывал о своей тетке, с которой очень дружил. Она пропала, ее искали пару дней, – и вот нашли повешенной.

Мы пили вискарь, утешали Хрупкого, которому, в принципе, и не нужно было утешение, а нужно было принятие вновь полученного опыта. Он вскоре устал и заснул. Оса засобиралась.

– Поедем? – спросила вкрадчиво, блестя глазом.

– Еще чего. Тут еще виски. Тата, выпьем еще?

Татарка согласилась, а мрачная Оса, с гордым и обиженным видом, уехала.

Мы пили и беседовали с Татаркой на одном из трех, кажется, балконов ее многокомнатного лабиринта. Оказалось, что они посрались с Зидом как раз после того поиска – и теперь вроде как не вместе, и это серьезное «не вместе».

Мы болтали о жизни, встретили рассвет, и Татарка показалась мне необыкновенно милой.

– Слушай, почему я раньше не додумывался тебя поцеловать?

– Наверное, тебя Зид смущал?

– Точно.

– Ну, целуй, раз сейчас не смущает.

Я как следует трахнул Татарку – и она была хороша. Она оказалась изобретательной, наглой и лихой, как и подобает полубогемному существу. И даже алкоголь, порядком высосавший силы, не помешал нам повеселиться как следует.

После секса она дала мне полотенце и я отправился в душ. Вышел в коридор – и чуть не заверещал от ужаса: передо мной стояла седая, худая старуха со впавшими глазами.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Ты кто?

– Штапич.

– Кофе будешь?

– Попозже, я сейчас в душ.

– Это там, – прохрипела она и указала синим пальцем в сторону двери.

Старуха оказалась бабушкой Татарки, о которой та меня не предупредила.

Выпив кофе, я поехал домой, наслаждаясь приятным усталым утром, полным солнца, и тем, что с Осой покончено.

Как приятно отправиться на поиск простым «пехотинцем». Когда едешь не координировать, а просто выполнить задачу, когда ты не должен «курить» карту и ломать голову, сколько у тебя будет людей и что в первую очередь следует закрыть… Ты можешь приехать и узнать всё на месте, тебе дадут квадраты, и тебе просто нужно будет качественно их пройти.

Координатором очередного поиска был Отари – взрослый мужик лет 45–50, владелец нескольких бизнесов, с красивой окладистой бородой и умным взглядом. Я знал его, наверное, уже год, но координировать он начал недавно. Впрочем, с порога было ясно, что он в порядке: он не просто «нарезал» задачи для групп, а мотивировал каждую, объясняя потенциал квадрата и возможные нюансы; он легко принимал советы и собирал толковых людей для консультаций. Стиль его был мне близок.

К моей радости, на поиске я встретил Шуру, и мы решили пойти с ней одной лисой, взяв вдобавок пару знакомых нам новичков. Мы красиво закрыли квадрат «прочесом», вышли и доложились Отари.

В это время позвонил Жора с необычным предложением: «В Новосибирске ребенок пропал, 8 лет, сегодня в 10 утра». Шура была куратором Новосибирска, а я, как известный бездельник, был призван поставить ей координацию поиска, который обещал стать тяжелым: «чужой» регион, плюс резонансный – а значит, людный поиск, у которого есть специфика управления. Когда на поиске 300 человек – надо наловчиться отправлять их на задачи и раскладывать им работу по полочкам, иначе они разбредутся кто куда; также надо уметь настроить взаимодействие с полицией, МЧС и прочими, потому что на резонансных поисках они внезапно появляются на поляне и начинают творить черт-те что.

Мы погнали в бургерную, где Жора час ставил нам задачи и давал советы под попсовую подборку, откуда я почему-то помню страшно популярный тогда трек Nelly Furtado.

Уже в полночь мы с Шурой, вонючие после леса, сидим в креслах бизнес-класса (Жора достал какие-то последние билеты – кажется, их купил Отари). Перед собой (места 1А и 1B располагают) мы клеим на стене карту поиска – и весь полет занимаемся подготовкой, все 4 часа.

Из аэропорта нас забирают местные волонтеры, и мы целой боевой бригадой (полная «Газель» народу) едем за 200 км от города, в необычную для нас местность – что-то вроде лесостепи. Множество лугов и березняка («околков», как говорят местные), проплешинами перемежающихся между собой, растянулись на десятки километров. Часто попадаются озёра и очень редко – болотины. Лес абсолютно прозрачный.

К нашему приезду – после суток «поиска»! – на месте, по сути, никого нет: два десятка ментов, местных и волонтеров плюс пара пролетов вертолета; это вообще ничто для необозримых сибирских пространств.

На дом семьи пропавшего тяжело смотреть. Мальчишка обычно спал на полу, на каком-то тряпье, в основе которого был слежанный старый детский матрас. Ел он тут же, практически с пола. И это – в порядке вещей для сотен тысяч семей в нашей многострадальной стране. В XXI веке.

Мать мальчика – деревенская, маргинальная, толсторожая баба – описывает ситуацию: утром пацан уехал из деревни с отчимом и дедом, на старой «шестерке» они отправились заготавливать дрова на опушку, откуда открывается прямая видимость на деревню – это всего в полутора-двух километрах. День был ясный и погожий, да еще теплый. Со слов отчима, мальчик на что-то обиделся и в считаные минуты пропал, то есть ушел и не вернулся. Любопытно, что, пойди он домой, его бы заметили люди, которые пасли лошадей у соседнего околка.

Уже после первого опроса слово «убийство» поселяется в моей голове. Видимо, полицейские придерживаются того же мнения, поскольку отчима держат у себя и опрашивать не дают.