Ян Козак - Святой Михал

Но и после ухода Адама тягостная напряженность, которую он невольно вызвал, осталась.

— Что случилось? — переспросил Михал.

— Не прикидывайся простачком! — взорвалась Катарина.

— Ты же знаешь, для чего я должен ехать, — попытался урезонить ее Михал.

— Ишь, невинный младенец! Да, знаю. И хорошо знаю, какой ты бываешь настырный, когда тебе что-нибудь от меня нужно. Прекрасно помню, как ты расставлял мне силки. Но теперь я сыта по горло — меня мутит от твоих похождений!

И Михал был сыт по горло такими сценами. Они и сами не заметили, как наговорили друг другу уйму резкостей. Ни одна их стычка не носила еще столь острого характера. Михал просто не мог взять в толк, чем все это вызвано.

Между ними нередко возникали размолвки, но Михал наперед знал, как отнесется Катарина к чему-то и каким будет ее настроение. Иногда он тоже сердился, но в большинстве случаев терпеливо сносил ее наскоки. Он понимал, что время от времени Катарина должна высказаться, иначе она задохнется. Порою, когда слушать ее упреки становилось невмоготу (а ей, слава богу, всего было отпущено с лихвой: она могла сделать жизнь человека и счастливой и порядком отравить ее), когда ему не хотелось вступать с нею в бесплодные пререкания, он исчезал из дому. И впоследствии понял, что такой способ решения споров был и действенней, и значительно приятней. Он просто подымался и уходил. Если ссора вспыхивала днем, Михал ненадолго спускался в погреб, а потом отправлялся прямо на работу. Вечером домой не возвращался, а шел в сторожку на своем винограднике. Там он рылся в земле, делал прививки или осматривал завязи, прикидывая, какой может быть урожай, вдыхал запахи плодовых деревьев, растущих между рядками лоз. Он впитывал этот пряный, полный силы и спокойствия мир, божий мир; воспринимал его всеми чувствами — обонянием, осязанием, зрением… Разложив небольшой костер, он обжаривал сало или варил в котелке суп из цветной капусты с колбасой (помидоры, перец, лук — все необходимое росло здесь же). В подполе сторожки всегда стояла оплетенная бутыль с вином. Михал сидел у костра долго, до поздней ночи, потягивал вино и смотрел на звезды. О жене он забывал. Здесь ему было как у Христа за пазухой. Утром он просыпался чуть свет, снова копался в земле, потом, успокоившийся, умиротворенный, шел домой завтракать.

Когда он впервые вот так ушел из дому, Катарина кинулась его искать и нашла в сторожке только поздно вечером. Михал сидел на пороге, держа в руке стакан. Он смотрел, как всходит месяц, и прислушивался к доносившемуся издалека лаю собак.

— Михал, ты здесь! — сказала она с облегчением, но и настороженно: она не знала, чего от него ждать.

Он молчал. Тогда она набралась смелости и подошла ближе. Присела. Михал допил вино, снова наполнил стакан из стоявшей у его ног бутылки и молча протянул его Катарине. Она отпила немного и вернула стакан. Михал выпил до дна. Примирение прошло без единого слова. Они будто выкурили трубку мира.

У Катарины, казалось, камень с души свалился. Сейчас она была сама доброта и душевность.

— Здесь все осталось как прежде, правда, Михал? — прерывисто дыша, сказала она и многозначительно вздохнула.

Она распустила волосы, тряхнула головой. Михал молча обнял ее.

С той поры Катарина знала, где искать его в таких случаях. Но Михалу не очень нравились ее посещения. Его душевное равновесие восстанавливалось постепенно, ему нужно было время. Михал возвращался домой, когда чувствовал в этом потребность, когда был уверен, что злость уже прошла. Однажды по какой-то причине — какой именно, он уже давно забыл — он прожил в своем скиту целую неделю.

И вот сейчас после перепалки напряжение снова достигло предела. Черт, что на нее нашло? Михал ничего не мог понять. Сколько он ни ломал себе голову, догадаться о причине столь неожиданной вспышки ему так и не удалось.

Катарина не успокоилась, даже когда стала собирать посылку для сына. Михал делал пересадку в Братиславе и мог зайти к Павлу в общежитие. Она долго шуршала бумагой и, запаковав посылку, демонстративно положила ее рядом с дорожной сумкой Михала. Словно напоминала, что у него есть сыновья.

— Скоро вернешься? — спросила она.

— Как управлюсь с делами, — ответил Михал.

Он был даже рад, что уезжает.

Едва Вилем узнал, что Михал уедет накануне того дня, когда в селе произойдет такое знаменательное событие, как встреча с будущим депутатом Национального собрания от их области, у него словно выросли крылья. И вовсе не потому, что Михал вмешивался в подготовку или вносил, скажем, беспорядок в организацию встречи, которой занимался Вилем. Упаси бог! Просто Вилем в отсутствие Михала чувствовал себя свободнее, а значит, счастливее. Его энергия била ключом, он был полон всяческих идей.

А на Касицкого в это время свалилась уйма дел — он ведь замещал Михала и поэтому уделять много времени подготовке предвыборного собрания и встречи не мог. Согласно уговору, он должен был лишь показать гостю хозяйственный двор кооператива. Остальное, то есть самое главное — а именно, чтобы все прошло без сучка без задоринки и чтобы гость чувствовал себя в Поречье как дома, — ложилось на плечи Вилема и Альбина. Целых два дня Вилем жил одними только приготовлениями.

Все знали, что в таких делах на него можно положиться: он был мастером организовывать всякие торжественные мероприятия. Исходил он из того, что гость должен увезти с собой из Поречья самые яркие впечатления. В душу ему должно запасть что-то такое, чего он никогда в жизни не забудет, о чем он всегда будет вспоминать с теплым, радостным чувством. Готовились разные, пусть даже маленькие, но милые и совершенно неожиданные сюрпризы; гостя должны были окружить почтительным и вместе с тем душевным вниманием. Короче говоря, гость должен ощущать чистосердечное доверие, так, словно он был у себя дома, хотя и без жены, но зато среди настоящих, искренних друзей. Такой стиль приема требовал определенных условий: ничего заурядного — того, что могли бы предложить такому гостю в любом другом месте. Вилем вообще не терпел халтуры в подобных делах. И надо сказать, что, как правило, действовал весьма успешно. Гости приезжали в Поречье довольно часто и охотно.

Когда речь шла о более или менее торжественном приеме, лучшим помощником Вилема, его правой рукой был учитель Альбин. Адам и Эда благодаря многолетней практике тоже накопили опыт и могли устроить без особой подготовки отменный пикник на берегу речки или на лесной поляне, даря гостю драгоценные минуты отдыха на лоне природы. Они знали очищающее величие простоты и умели быстро и ловко приготовить на костре сказочно вкусные яства из мяса. Гость, измотанный городской суетой и работой, растянувшись на траве, где тут и там валялись фазаньи перья, не стеснялся обнаружить в присутствии хлебосольных поречан жажду и голод куда большие, чем испытывал обычно. Наслаждаясь сочностью, яркостью красок природы, он обретал — пусть ненадолго — душевное спокойствие, и мир ему казался прекрасным. Такой отдых располагал к непринужденным, а потому особенно полезным и действенным беседам, во время которых гостю излагались различные просьбы и пожелания. Правда, подготовка подобного приема требовала значительного труда и не всегда приносила ожидаемый результат. Приходилось действовать продуманно, чтобы не нарушить впечатление естественности и непринужденности, чтобы не возникло ощущения нарочитости, унижающей и гостя и хозяев.