Ян Козак - Святой Михал

И это было так. Ее главная соперница, Милка, все чаще вертелась вокруг Густы. Луцке стало ясно, что Милка всерьез готовит леску, крючок и наживку. Потому-то она и решила не выжидать, а действовать. Эту решимость трудно было не заметить — она как бы выплескивалась из нее, усиливая колдовской аромат, который обволакивал Густу и делал Луцку неотразимой.

Густа отвел от нее глаза. Он слушал оратора, не воспринимая его слов. Мощный поток уносил его мысли совсем в другую сторону.

Затем далекий бесцветный голос стал нарастать, и вдруг Густа услышал, как депутат, словно обращаясь к нему, сказал:

— Она стоит перед нами… Она ждет нас, прекрасная наша будущность!

И тут же, как по команде, Густа снова уставился на девушку.

Она тоже смотрела на него. Глаза ее раскрылись до предела, будто стремились поглотить его.

Густа недавно вернулся с военной службы — он был сержантом пограничных войск — и все еще не мог отвыкнуть от военной терминологии: он применял ее даже к Луцке. Восторженно рассматривал он все ее «стратегические пункты»: высотки, излучины, склоны, все заманчивые позиции. Да, Луцка — потрясающая девчонка! Казалось, мир прекрасен и улыбается ему.

Он даже не заметил, что депутат закончил свою речь. Только бурные аплодисменты заставили его очнуться.

Собрание прошло с огромным успехом.

— Мы приготовили скромное угощение, — обратился Вилем, к депутату, когда они после собрания вышли на площадь. — Вы говорили замечательно. После такого выступления, я хорошо это знаю, здорово пересыхает в горле.

Члены комитета во главе с Касицким стояли вокруг них и прислушивались к разговору.

— Может быть, не стоит… Знаете, мне теперь так мало приходится спать, — попытался было сопротивляться гость. — Каждый вечер выступления. Мне хотелось бы… Я думал…

Он вздохнул и поглядел на шофера, который все время, пока шло собрание, торчал у машины и курил с недовольным видом.

— Ничего, поднажмем на газ и нагоним, — сказал, оживившись, шофер.

— Ну, хорошо, — согласился гость. — У меня действительно в горле пересохло… Но только недолго.

— Конечно, конечно, — радостно заверил его Вилем. — Все уже готово, и мы вас не очень задержим. Посидим немножко у Альбина в школьном саду. Пойдемте, прошу!

Он решительно зашагал к школе. Остальные последовали за ним.

Был теплый звездный вечер. Они прошли через калитку по чисто выметенному двору и приостановились, чтобы, как положено, пропустить вперед почетного гостя, да так и замерли на месте, пораженные открывшимся им зрелищем.

Сад тонул в серо-зеленом сумраке. На переднем плане под раскидистой грушей сверкал в свете лампы длинный, накрытый белой скатертью стол. Посредине его на блюде лежал большой круг овечьего сыра. Это был первый весенний сыр, жирный и мягкий, украшенный парниковым зеленым лучком и пузатой розовой редиской. А вокруг живописно теснились блюда с ломтиками сала и домашней копченой колбасы. Были там и хлеб, и горчица, и салат из редиски с подсолнечным маслом и уксусом. Над блюдами с закусками высились бутылки с вином. На самом почетном месте — во главе стола — выстроились в ряд бутылки с красным вином Михала.

Альбин застенчиво улыбался. Он всегда сам накрывал праздничный стол, не подпуская к нему даже жену. Этому занятию он отдавался всей своей душой художника, подобно тому как в свободные минуты рисовал пейзажи и натюрморты с цветами. Жене нравились его рисунки. Она гордилась тем, что он мог рисовать прямо на стене — в кухне, спальне, коридоре и даже в туалете на вас смотрели букеты полевых цветов. Но у гостей, по правде говоря, более глубокое и более стойкое воспоминание оставлял любовно сервированный им стол.

Альбинка (хотя настоящее имя ее было Мария, но ее так никогда никто не называл), взволнованная и разгоряченная приготовлениями, тоже высунулась из кухоньки, чтобы поглядеть, каково будет впечатление гостей.

Впечатление было поистине огромным!

Эда, которого Вилем взял себе в помощники, чтобы он был под рукой, если вдруг что понадобится, стоял как завороженный. А ведь ему уже не раз доводилось видеть накрытый Альбином стол. Он уставился на подвешенную к ветке груши лампочку, свет которой, пробиваясь сквозь молодую трепещущую листву, кружевной сеткой ложился на скатерть. Да, это была впечатляющая картина. Затем в наступившей тишине он услышал стрекотание, легкое жужжание, шорох крылышек летающей вокруг лампочки мошкары; почувствовал, как в вечернюю свежесть проникают из кухни аппетитные запахи.

Депутат и шофер тоже были в восторге. Даже само это место казалось созданным для отдыха. Отгороженное густой живой изгородью из боярышника и сирени, оно было скрыто от любопытных глаз. Конец сада переходил в луг, а дальше шли виноградники. Сочная молодая листва, свежевскопанные грядки создавали впечатление, будто ты и впрямь находишься на лоне природы. И при всем этом кухня с ее соблазнительными запахами была совсем рядом.

Вилем откашлялся.

— Ну что ж, не будем мешкать, поскольку у товарища депутата мало времени. Итак, начнем!

Учитель принялся разливать вино. Альбинка исчезла на кухне.

Когда осушили первый стакан, депутат причмокнул языком, зажмурился и понимающе улыбнулся.

— Да-а, — протянул шофер. — После такого вина и козел запоет соловьем.

— Жаль, что с нами нет нашего председателя. Он вынужден был уехать по неотложному делу, — заметил Касицкий.

— Да, жаль, — согласился депутат. — Я много слышал о нем. И с удовольствием потолковал бы с ним.

Учитель снова стал наливать вино, ему помогал Эда.

Потом появилась Альбинка. Проворно, но степенно она носила полные блюда. Глаза ее сияли. Она, так же как Альбин, любила принимать гостей.

— Давайте сперва отведаем горячих закусок, — предложил Вилем с загадочным видом.

На блюдах лежали маленькие карпы, зажаренные в сливочном масле с тмином и луком, нарезанным тоненькими колечками. Запахло блинчиками с начинкой из жареных сморчков — тех диковинных грибов, которые появляются весной как будто специально для того, чтобы щекотать обоняние и возбуждать аппетит. Ими же были начинены и карпы. Утром Альбин вывел школьников на прогулку. Они облазили все межи и берега речки. Блинчики с жареными грибками были «фирменным» блюдом Альбина. Он пек их вместе с женой и при этом каждый раз изобретал что-то новое.

Приступили к еде. Все было очень вкусно, и настроение заметно поднялось. Произошла только небольшая накладка. Эда заявил, что блинчики с такой начинкой — это хорошо, но, если бы их еще запанировали и поджарили, как шницель, было бы вообще бесподобно.

— Помните, мы так подавали их, когда приезжал секретарь обкома? — сказал он.