Ян Козак - Святой Михал

Альбин обиделся: он с самого утра не присел — столько было работы! Да и на собрании надо было присутствовать — разве успеешь все сделать?

— Ну как же! — ответил он с досадой. — Но дело в том, что еще, кроме блинчиков, подают на стол.

— Альбин прав, — вмешался в спор Вилем. — Я думаю, вы не отказались бы от собственноручно зажаренного на вертеле барашка, — обратился он к депутату. — Барашек совсем молоденький, и это не займет много времени. Давай, Эда!

— Барашка на вертеле я еще никогда не зажаривал, — признался депутат и удивленно огляделся.

Тем временем Эда присел на корточки перед стеной зеленого кустарника, и вскоре там заплясало пламя небольшого костра. Костер потрескивал, и, по мере того как он разгорался, в нем стали видны уложенные пирамидкой поленца. Альбин принес выпотрошенного барашка; он был уже посолен, поперчен и насажен на вертел.

Депутат решительно встал, подтянул брюки и, подойдя к костру, взялся за работу. Он поворачивал вертел и время от времени подкреплялся вином: бутылка стояла у его ног. Эда, присев на корточки, по мере надобности подбрасывал в костер поленца. Он терпеливо следил за вертелом, готовый в любую минуту помочь гостю, если тот вдруг утомится. Оба вдыхали в себя первый, пока едва уловимый запах жареного мяса.

На лице депутата появилось трогательно-блаженное выражение. Он был счастлив. И вот, когда его спокойное и радостное благодушие, казалось, достигло предела, из-за зарослей бузины раздались напевные звуки цыганской скрипки. Это Керекеш заиграл песню «Сидит сокол на клене». В вечерней тишине задушевная мелодия звучала особенно проникновенно. Все притихли и смотрели на гостя.

Тот замер, удивленно прислушиваясь. Заглянул в глаза Вилема, осмотрелся вокруг. Губы его беззвучно зашевелились. Он был растроган до глубины души, растроган и умилен.

— Да ведь это моя самая любимая песня. Поразительно! — воскликнул он простодушно.

Ему виделось в этом какое-то знамение, удивительное родство душ. Он и предположить не мог, что выведать разными способами и гораздо более важные сведения было для Вилема сущим пустяком.

Кусты раздвинулись, и из темноты появился сияющий Адам. Он придерживал ветки, чтобы Керекеш мог пройти сквозь заросли. Скрипка не умолкала ни на минуту. Она пела то ликующе-радостно, то печально, то тихо журчала, как родничок, то голос ее, казалось, разносился по вселенной. Даже звезды трепетали, слушая ее. Это, бесспорно, был гвоздь программы.

Депутат налил Адаму и Керекешу вина из своей бутылки. Альбин пригласил их к столу, чтобы они малость подкрепились.

Правда, в этом не было особой необходимости, потому что Керекеш с самого утра играл на свадьбе в Павловицах. И Адаму, посланному за ним, пришлось пустить в ход все свои способности, чтобы высвободить скрипача из объятий разгулявшихся гостей. Немалых усилий стоило убедить их, что речь идет о важном политическом мероприятии. Керекеша отпустили только после того, как Адам клятвенно заверил, что через часок-другой доставит его обратно. Пока шли переговоры, Адам тоже успел и выпить и закусить. Но тем не менее оба сейчас охотно принялись за еду, желая отведать тех блюд, что приготовил Альбин.

У всех было так хорошо на душе! Сгрудившись у костра, хозяева не сводили с гостя глаз. А тот от избытка чувств решительно заявил, что никому не доверит барашка и действительно зажарит его собственноручно. Так никто и не смог убедить его хоть немного передохнуть. Время от времени все наполняли стаканы.

— А рыбка была неплоха! — вдруг заявил Эда.

Только сейчас до него дошло, что он, наверное, обидел Альбина. Почувствовав необходимость исправить ошибку и в то же время желая создать впечатление, что Альбин все же был неправ, он продолжал:

— Должен сказать, что мало кто умеет готовить так искусно, как наш Альбин. Нет и не может быть ничего лучше, чем карпик, начиненный грибками и поджаренный на сливочном масле. Но я не имею ничего против, если рыба приготовлена с чесноком или, скажем, запечена в пергаментной бумаге. Тогда в нее кладется несколько ломтиков сала, немного луку, перца, лаврового листа или тмина. Когда вы потом разворачиваете пергамент, оттуда на вас пахнет таким ароматом! Весь запах рыбы, весь ее сок остаются! Ничто не улетучивается. Из пергамента вытекают ручейки жирного густого соуса, где, наподобие лодочек, плавает тмин. — Эда рассказывал смакуя, как истинный гурман. — Должен признаться, что мне очень нравилось, когда моя мама, после того как испечет хлеб, сушила в печке рыбу, нашпиговав ее стебельками укропа. По сей день помню, какой чудесный запах был у той рыбы. Только все это — ничто по сравнению с тем, как готовил рыбу старик Бартович. Помнишь, мы ходили к нему, когда он нас звал? — обратился Эда к Вилему.

— Еще бы не помнить, — ответил Вилем, поднося ко рту стакан.

— Ведь каждая рыба требует своего, — продолжал Эда. — А этого часто и не знают. Многие воображают, что умеют стряпать, а жарят рыбу на том, что под руку попадает. Бартович говорил, что это самая большая ошибка. Даже преступление! Одну рыбу, говорил он, надо жарить на сале, другую — на сливочном масле, для третьей, скажем, нужно подсолнечное масло. У него в запасе всегда было даже гусиное сало для определенного сорта рыбы. До чего ж вкусные готовил он котлеты: он смешивал филе разных рыб, потому что у каждой свой вкус, смешивал по-своему и никогда не уминал. Поэтому котлета получается пышной и хрустящей. Она просто таяла во рту. Такого блюда, наверное, теперь уже никому не отведать.

— Точно. Ни одна женщина никогда так не приготовит, — согласился Вилем.

— Бартович был строг даже в мелочах. Без конца ко всему придирался.

— Это я знаю, — сказал Вилем. — Однажды мы с ним пекли картошку. Я зарыл в золу, а Бартович рассердился и говорит: «Вилем, ты что, решил ее сварить?» Вытащил картошку из золы и положил сверху. И только когда от нее перестал идти пар, когда ушла вся вода, он снова зарыл ее в золу. Он со мной тогда даже разговаривать перестал. Наверное, считал, что я совершил преступление.

— А с чем вы ели картошку? — спросил Эда.

— С гусиным салом и чесноком. Это вкуснее всего.

— Я люблю поесть, — заметил Эда. — Люблю, когда еда вкусная и ее вдоволь. И терпеть не могу тех, кто ест только потому, что надо есть.

Вилем собирался что-то возразить, но тут заговорил гость:

— Мне хотелось бы записать для жены кое-что из ваших рецептов.

— Не стоит, — заметил Эда. — Раз вы будете нашим депутатом, приезжайте к нам почаще.

— И то правда, — согласился гость. — Но все же я хотел бы знать, на чем жарить линей. Мы с женой их очень любим.

— На гусином сале, — сказал Альбин.

— Вот до этого я бы никогда не додумался, — признался депутат.