Ян Козак - Святой Михал

— Мне кажется, мы могли бы уже начать, — глотая слюнки, сказал Михал, он уже не мог отвести глаз от рыб.

— Но сначала выпьем?

Адам чувствовал себя неуверенно: он до сих пор не знал, известно ли председателю, кто именно сыграл ту злую шутку с письмом, а вернее, кто подложил ему такую свинью. При разных обстоятельствах Адам и сам расценивал свою выходку по-разному. Но то, каким образом Михал вышел из положения, в которое они с Кужелой его поставили, невольно подняло его в глазах Адама. Этот случай да еще история с Бедой Сайлером и явились причиной необыкновенного трудолюбия и усердия Адама. За последние десять дней у него не было ни одного «окна» и держался он со всеми как можно предупредительнее. Однако в присутствии председателя вдруг становился неловким, словно бы деревенел. Вот и сейчас, наливая Михалу вина, он перелил через край. Адам очень обрадовался, когда увидел, что остальные купальщики возвращаются к костру.

Все принялись за еду. Сидя на траве, сначала отведали рыбок помельче — некоторые так пропеклись, что их можно было есть прямо с костями, и они аппетитно похрустывали на зубах. Рыбины покрупнее еще не были готовы. Ели без хлеба, чтобы прочувствовать нежный, сдобренный солью с перцем вкус каждой рыбы. Хлеб будет хорош с гуляшом — там ведь и подливки много. Но перейти к этому блюду пока никто не спешил. Бутылки ходили по кругу, веселье становилось более шумным. Наконец очередь дошла до крупной рыбы. Обглоданные кости и головы предавались огню. Когда допили последнюю бутылку, Эда направился за оплетенной пятилитровой бутылью золотистого муската, которая охлаждалась в речке. Он поставил ее подальше от плотины, чтобы она не соблазняла купальщиков. Адам взял у него из рук бутыль.

— Что ж, давайте тяпнем по стаканчику «Жемчужины»! Как я понимаю, завтра нас снова ждет работа и кто его знает что еще, — сказал Вилем. — Воспользуемся же этими прекрасными минутами. Адам! Налей-ка нам!

— Слава господу богу за щедрые дары! — торжественно провозгласил Марко. Он сидел поодаль в тени, наслаждаясь прохладой. — Никогда еще не едал такой вкусной рыбы!

Марко любил поесть. Он съел крупную щуку, небольшого карпа и теперь намеревался уничтожить еще двух окуньков.

— Честь и хвала! — произнес он, взяв вертел, на который были насажены окуньки, и заметил: — Господи, а у меня опять пустой стакан?!

Михал полулежал, опираясь на локоть. В одной руке он держал рыбу, в другой — стакан. Он улыбался. Вино и ему ударило в голову.

— Эда, куда ты все время бегаешь? Иди сюда, посиди с нами! — крикнул Вилем.

Эда только что вышел из речки — он тоже решил освежиться. Сосредоточенно помешал он томящееся в котле мясо и, подойдя к костру, где расположилась компания, взял одного линька. Ему было не по себе. Несмотря на окружающую красоту, на радостное настроение присутствующих, на избыток вина, его не покидало какое-то тягостное чувство. Он вспоминал, как здорово было тогда в саду у Альбина, и все не мог решить, не изменяет ли он Делу, отмечая сегодня победу Касицкого и Михала.

Непонятно, что подействовало на Вилема — то ли угнетенное состояние Эды, то ли выпитое вино, — но только он вдруг решил: негоже молчать о том, что должны знать все.

— Подумать только — как мог бы человек веселиться, радоваться, если не было бы на свете всяких непонятных и каверзных вещей. Так вот, знайте — консервного завода у нас не будет! — Вилем огляделся и продолжал: — Ума не приложу, как вам это объяснить. Вместо него будут строить какой-то сборочный завод… будут выпускать автоприцепы. Это, говорят, необходимо для того, чтобы район наш поднялся и чтобы у нас была своя промышленность. А прицепы эти станут вывозить даже куда-то в Африку. Вот и все, что сказал мне Юрай Смуда; больше ничего не знаю. Я, наверное, не должен был бы вам говорить, да только гложет меня это.

Наступила гнетущая тишина. Слышалось только жужжание насекомых, шум воды, слабое потрескивание дров да бульканье гуляша в котле.

— Ты думаешь, он это серьезно? — нарушил молчание Касицкий. — Иди-ка ты знаешь куда с такими новостями! Консервный завод был включен в программу избирательной кампании! Понятно?

— Да, был включен, — подтвердил Вилем. — Я и не удивляюсь, что вы мне не верите.

Все взгляды устремились на Михала. У Адама, который собрался было снова наполнить стаканы и поднял бутыль, вдруг опустились руки, и он поставил бутыль на траву. Эда, склонившийся над котлом, выпрямился; с палочки, служившей ему мешалкой, капала подливка.

Михал сидел, опустив голову и тупо уставившись себе под ноги… В нем, как тогда, когда Катарина получила первое письмо, закипела ярость, и в то же время его охватила растерянность, сознание собственного бессилия.

— Нет, это невозможно, — тихо заговорил он, губы его дрожали. — Говорят-говорят одно, а получается совсем другое. Ведь это же лишено здравого смысла. Совершенно непонятно. О чем они там думают? А может, вообще не думают? Это же бессмыслица! Так… так мы потеряем все, чего достигли. Кто останавливается на полдороге, тот, считай, и не трогался с места… Как оглянусь я на путь, что мы уже прошли, вижу — сделано немало. Правда, кое-чего нам еще не хватает для полного успеха. За эти годы страна набрала силу. Но надо бы еще крепче, увереннее стать на ноги. Вдох сделан глубокий, легкие расширились, а теперь, когда страна растет, что-то препятствует ее дыханию. Разве им это непонятно? Что они, не умеют считать? Забыли, что дважды два — четыре? Каждый ребенок это знает. Это же простейшая таблица умножения. Тут какая-то ошибка. Я чувствую, хорошо чувствую это. Такие ошибки отравляют нам жизнь. Как нам теперь быть? Ума не приложу. Но что-то мы должны предпринять. Каждый разумный человек обязан это понять. Совсем разучились считать! Кто же… Кто это так? Боже, как только подумаю… Нет…

Михал никак не мог уразуметь то, что сообщил Вилем. Это казалось ему столь же диким, как если бы посреди огромной плантации клубники кто-то построил кирпичный завод, а глину возил за десятки километров.

Перед его мысленным взором пробегали товарные поезда, груженные стальными прутьями, отливками, разными штампованными изделиями, колесами, ящиками с болтами и инструментами. Он видел, как загромождают они железнодорожные станции и подъездные пути, где ждут отправки горы капусты, огурцов, помидоров, абрикосов, черешни, сливы. Видел, как вся эта масса овощей и фруктов, уложенных в ящики, вянет и покрывается плесенью. Видел, как тракторы с прицепами, доверху груженные овощами и фруктами, возвращаются из районной заготовительной конторы обратно в Поречье. Он словно чувствовал гнилостный запах вокруг полевых складов, забитых овощами. Они представлялись ему жуткими кладбищами, где погребены плоды их труда, где отъедаются гусеницы, тли, мухи, черви, слизни, полевые мыши и крысы, где во множестве плодятся дикие кролики и зайцы. Он видел, как через неделю после того, как одна-единственная бабочка-боярышница отложит яички, отовсюду полезут и начнут объедать листья сотни прожорливых желтых гусениц.