Ян Козак - Святой Михал

Через несколько минут вспыхнуло и весело заплясало пламя костра — дровишки для него приготовили быстро. Это была узкая и длинная — около двух метров — полоса огня. Пламя и легкий белый дым потянулись в сторону ивняка. С наветренной стороны, слегка наклоненные к костру, выстроились пруты с нанизанной на них рыбой. Большие рыбины были продеты от рта к хвосту. Маленькие, нанизанные по три-четыре штуки, казалось, плыли по воздуху. И у всех рыб, в меру поперченных и посоленных снаружи и изнутри, на спинке были сделаны поперечные надрезы — чтобы не съежились. Ни пламя, ни дым их не касались. Они пеклись на жару, которым обдавал их костер.

Почти одновременно неподалеку от этого костра вспыхнул другой, обложенный камнями. Здесь в закопченном котелке жарились нарезанные вместе с зелеными перьями золотистые луковки. Вторым блюдом, по замыслу Вилема, должен был быть гуляш. На него пошло мясо, привезенное из Павловиц. Время от времени Адам с Эдой прикладывались к бутылке, что стояла рядом на траве.

В ту самую минуту, когда благоухание касатика отступило перед победным запахом жареного лука, на тропинке показались Михал, Вилем и Касицкий. Следом за ними шли Альбин и остальные новоизбранные члены комитета — Штепан Драбек и Мохнач. Беда Сайлер с извинениями сообщил, что не сможет принять участие в пирушке, потому что работает во вторую смену.

Подойдя ближе к поляне, все как по команде остановились, вдохнули аппетитный запах и с признательностью оглядели шеренгу пекущихся рыбин и груду нарезанного кусочками мяса, которые Эда бросал один за другим в котел.

Выбранное Адамом и Эдой место всем понравилось, казалось уютным и обжитым. Чтобы впечатление было полным, Адам, с радостью взявший на себя роль хозяина, налил всем по стопочке. Чокнувшись, они выпили. Теперь каждый счел своим долгом помочь Адаму и Эде. Одни собирали и подносили к костру кору и ветки, другие взялись поддерживать огонь.

Когда у костра нагромоздилось столько топлива, что его хватило бы на то, чтобы испечь вдвое больше рыбы, Альбин, на этот раз свободный от обязанностей хозяина, сбросил одежду и направился к плотине.

Вода была теплая, хорошо прогретая солнцем. Разбежавшись, он с криком «гоп» ловко нырнул, вытянув вперед руки. За ним последовали остальные. Поднялся шум, возня, во все стороны летели брызги. Потом купальщики перелезли через водосброс и уселись под ним. Спокойная, задерживаемая плотиной и согретая солнцем вода, переливаясь, падала им на спины. Это было так освежающе-приятно, что сидеть здесь хотелось бесконечно долго. А те, кому было уже достаточно водного массажа, развалились на залитой солнцем отмели. Наслаждение стало еще более полным, когда мучимый жаждой Вилем крикнул Адаму, который вместе с Эдой приглядывал за рыбой и гуляшом: «Принеси-ка нам бутылочку — мы хлебнем по глоточку!» — и Адам охотно выполнил его просьбу.

Взойдя на мостик, он спустил на веревке бутылку «Жемчужины Поречья». Вскоре ему пришлось доставить купальщикам таким же образом еще две бутылки. Альбин и Касицкий развлекались, стараясь утопить друг друга. Остальные их подзадоривали и вместо аплодисментов шлепали по воде ногами. Когда Адам, и сам отдавая должное «Жемчужине Поречья», спускал на веревке четвертую бутылку, он решил позабавиться и, как только купальщики протягивали руки к бутылке, тотчас подымал ее. Хохот и крик стояли невообразимые. Право пить первым предоставлялось тому, кто схватит бутылку, но приманка, на которую все бросались, ускользала.

В самый разгар игры на берегу появился Марко — весь день он ждал каких-то посетителей, досадуя, что не может пойти со всеми, и пообещал обязательно прийти позднее. Марко остановился, потянул носом… Уже у мостика слышались дразнящие запахи. Он окинул взглядом костер со склоненными над ним запекающимися рыбинами, котел с гуляшом, купальщиков под мостиком. И пришел в восторг. За годы своей деятельности в Поречье он научился ценить те прекрасные и беззаботные мгновения жизни, которые связаны с едой и возлияниями. Господь создал такой живописный уголок и такие минуты для того, чтобы дать человеку облегчение и радость. Марко знал: такие мгновения нельзя упускать, ибо они скоротечны.

— Эгей! Вот это водопой! — радостно крикнул он. — Дай боже добрый урожай и в нынешнем году!

— Урожай будет, ведь вы же, пан священник, его благословили, — ухмыляясь, заметил Адам.

— А как иначе? — ответил Марко. — Но вы, друзья, тоже должны приложить усилия. Ведь у нас разделение труда. Правда, тут нам придется трудиться сообща. — Он снова, как истый гурман, втянул запах готовящихся яств. — Сейчас и я спущусь к вам!

Через минуту пан священник уже был обрызган водой и согрет первыми глотками «Жемчужины».

— Вот и хорошо. Теперь мы в полном сборе — весь Национальный фронт! — засмеялся Альбин.

— А где же Керекеш? — вдруг вспомнил Михал и огляделся. Только сейчас он заметил, что того здесь нет.

— Вот тебе на! — с досадой воскликнул Вилем, он тоже совершенно забыл про цыгана.

— Может, Адаму съездить за ним? — неуверенно предложил Альбин.

— Его все равно нет сейчас дома, — возразил Вилем. — Мне кажется, я видел его в городе. Давайте оставим ему бутылочку, и дело с концом.

Все согласились.

Настроение у Михала было преотличное. Речная вода обмывала не только его белую кожу, но, казалось, и душу. Солнце ласково грело шею и грудь. На сердце было удивительно светло и спокойно. И Михал вдруг почувствовал голод. Он вышел из воды и направился к костру. Присев на корточки со стаканом в руке, он с интересом наблюдал, как печется рыба. Серебристые, полосатые, свинцово-серые, даже черные брюшки и спинки рыб с красноватыми, желто-коричневыми, крапчатыми и черными плавниками, присыпанные солью с перцем, раскрывались над трепещущим жаром; на них образовывались веерообразные запекшиеся бороздки, по которым у крупных карпов и щук стекали вниз, к головам, капельки жира. На рыбьем носу такая капелька превращалась в жемчужину; она все росла, потом падала с тихим шипением на горячие угли и превращалась в едва заметный, тонкий, как паутинка, дымок, струйкой подымавшийся вверх.

Адам уже несколько раз поворачивал вертелы, чтобы рыба запеклась равномерно со всех сторон и на ней образовалась хрустящая корочка. Он подошел к Михалу и доложил:

— Эти, что поменьше, уже готовы.

Михал как зачарованный смотрел на них.

Адам и Эда старались по возможности нанизать на один вертел поочередно окуня, сазана, линя и леща. Они делали так не из эстетических побуждений и не из-за прихоти (в мерцающем воздухе эта четверка напоминала плывущую упряжку), а по чисто кулинарным соображениям. Каждый участник пирушки получал вертел сразу с четырьмя разными видами рыб.