Ян Козак - Святой Михал

Михал съежился, обхватил руками колени; даже в его движениях чувствовалось, какая свинцовая тяжесть сковала все его существо. Окружающий мир, такой прекрасный и теплый, представлялся ему сейчас суровой пустыней, от которой веяло холодом. Михал был подавлен и одинок.

Вдруг, словно откуда-то издалека, до него донеслись слова Касицкого:

— Нет, этого не может быть. Ведь там же сидят люди с головой! Чего они, собственно, хотят — желал бы я знать?

Михал молчал. Он все еще не мог собраться с мыслями. Они то теснились у него в голове, то расплывались.

Но слова Касицкого задели Вилема за живое. Он задумался, как будто преодолевая какие-то сомнения, а потом сказал:

— Наверное, там на это смотрят иначе. Возможно… возможно, дело связано с обороной страны. Ведь нельзя, чтобы все заводы были сосредоточены в одном месте. Но это не нашего ума дело. И причину такого решения мы с вами никогда не узнаем. Тут, безусловно, что-то есть. Такие вещи с кондачка не делаются.

Вилем попросту не знал, что думать по данному поводу. Его обуревали противоречивые чувства. О том, что они кого-то обскакали, как сказал Смуда, он даже и не заикнулся. Он чувствовал сейчас острую неприязнь к этому выражению.

— Вот мы и сели в лужу! — зло бросил Касицкий. — Снова вернулись туда, откуда начали.

Михал медленно разнял руки, сжимавшие колени. Он снова услышал слабое потрескивание веток в костре и тихий шум речки; увидел разбросанные в траве бутылки, полуобгоревшие на затухающем огне рыбьи головы, и кости, и самую большую щуку, и двух карпов, насаженных на вертел. И словно впервые увидел лица.

Взгляд его остановился на Вилеме. «Ну да, — подумал он, — Вилем, пожалуй, мог бы теперь даже позлорадствовать. Ведь из предвыборных программ и планов — перенос креста, разбивка сквера у костела и установка часов — это, можно сказать, единственное, что поречане действительно получили».

— Ну нет, почему мы в луже? — сказал, печально улыбнувшись, Михал. — Ведь мы пока еще живы! А что, если нам самим взяться за дело? Теперь это нам тем более необходимо, раз уж… — Он помолчал. — Думаю, никто лучше нас самих не знает, что нам сейчас в первую очередь надо. В конце концов, кто нам мешает самим построить такой завод? У нас в районе сорок восемь кооперативов, и всем нужен консервный завод. Надо объединить усилия и договориться. Хотя бы с некоторыми. Может быть, лучше всего построить совместно небольшой консервный заводик и держать его в своих руках… Пусть для начала это будет совсем маленькое предприятие… Ну скажем, начать с шинковки и засолки капусты.

Плечи его расправились, и он в упор посмотрел на Вилема.

— Капусто-засолочный пункт? Ты это имеешь в виду? — спросил Вилем изумленно.

— Да, он находился бы… вернее, должен был бы находиться близко от железной дороги. И мы бы, совместно…

— Так ты хочешь… — Вилем запнулся. — Вот чертовщина! — воскликнул он; в голосе его прозвучало невольное восхищение, но вместе с тем и сомнение. — А ведь они там, наверное, не очень задумывались о строительстве нашего консервного завода, когда решался вопрос о заводе автоприцепов.

Он напряженно перебирал в памяти все, что говорил ему об этом деле Смуда, но мысли его разбегались.

— Боже милостивый! А ведь это мысль, Михал! — радостно проговорил Альбин, окидывая всех взглядом.

Михал кивнул.

— Думаю, нам с Вилемом надо съездить в район и снова все объяснить там. Заглянем и к соседям. Я полагаю, что среди них мы найдем союзников и компаньонов. Они страдают от того же, что и мы. С капусто-засолочным пунктом мы, кооператоры, и сами справимся. Уж на что другое, а на это у нас сил хватит. Уверен, что дело пойдет, — повторил свою мысль Михал. — И самое лучшее — держать все в своих руках; управлять таким капусто-засолочным пунктом может какое-нибудь местное сельскохозяйственное объединение. А Вилем поможет протолкнуть нам это дело в районе. Верно?

Вилем с готовностью подтвердил:

— Ну, ясно. Каждый из нас сделает все, что сможет.

Остальные шумно поддержали его. Всех охватило радостное возбуждение, беседа приобрела иное направление. Ни у кого не возникало сомнения, что настоящему делу никто и никогда не осмелится ставить палки в колеса.

Один только Касицкий попытался было робко выразить свои опасения.

— Как бы нам опять кто-нибудь не встал поперек дороги, — заговорил он. — Я бы…

— Заткнуть глотку можно только тем, кто ест чужой хлеб, а мы едим свой, — с ударением произнес Михал.

— Так пусть его у нас всегда будет вдоволь! — провозгласил Марко и поднял стакан.

Он снова оживился, его пышущее здоровьем, круглое, румяное лицо сияло.

Все чокнулись.

— Послушайте! А начало-то у нас уже есть! Те десять тысяч, которые нам дали! Ну что бы выборам бывать почаще! — воскликнул Адам и засмеялся, радуясь внезапно осенившей его мысли.

Все засмеялись, побежали к речке, и вновь началась веселая возня.

Как бы в ознаменование того, что выход из положения найден и пирушка может продолжаться, Адам взобрался на перила мостика и, сосчитав до трех, прыгнул в воду. И хотя при этом он поранил ногу, но не очень сокрушался, скорее, даже гордился своей ссадиной. Выйдя из воды и немного пообсохнув, все с аппетитом взялись за гуляш. И был он таким вкусным, как никогда. От полного котелка в минуту ничего не осталось. А так как от мяса и подливки жгло во рту, то приходилось часто запивать его.

Долгая и тяжелая работа, нервное напряжение, предшествовавшие пикнику, соединение водки с вином, полные желудки, а также непривычные спортивные упражнения на реке и горячие солнечные ванны сделали свое дело. Несмотря на выносливость и закаленность участников пирушки, их буйное веселье и боевое настроение, достигнув высшей точки, вдруг угасли.

Исчез Эда, сказал, что идет купаться, да так и не вернулся. Касицкий и Мохнач растянулись на траве и уснули рядом с брошенным, еще не вымытым котлом. Вилем побрел к речке, устало сел на берегу и, опустив на колени отяжелевшую голову, уснул.

Михал похрапывал в тени ольшаника; тень росла, густела и закрывала теперь почти всю поляну. Альбин и Марко, держа друг друга за плечи, тихонько пели.

Опускались сумерки. Адам вдруг расстроился. Он вообще, когда выпивал, даже если ему и бывало хорошо, выглядел среди остальных грустным и отчужденным, каким-то лишним человеком; казалось, его гложет черная тоска. Медленна побрел он к мостику и оперся о деревянные перила.

Солнце садилось. В прозрачном воздухе за рекой четко вырисовывались контуры виноградников, а за ними — темная зубчатая полоса леса. С запада по небу, как от точильного диска, навстречу им летели золотые искры. Пряный аромат касатика, снова заглушивший остальные запахи, был таким густым, что, казалось, прилипал к коже. У берега заквакала первая лягушка, запищали комары. В излучине реки у самой затоки что-то стремительно, словно ножом, разрезало воду. Это вышла на вечернюю охоту щука. В полях перекликались фазаны.