Ян Козак - Святой Михал

Наконец Вилем взял себя в руки. Все продумал и решил, что пока не следует сообщать своим эту новость, чтобы не испортить им настроение. Иначе сорвется и то маленькое торжество, которому все так радовались. Он твердо решил держать язык за зубами.

Вилем вернулся в зал. Лицо у него было расстроенное.

— Что случилось? — спросил Касицкий.

— Желудок побаливает… — с неопределенной, несколько смущенной улыбкой ответил Вилем и перевел разговор на другое.

По дороге к автобусной станции Вилем зашел к знакомому мяснику. Еще в понедельник он заказал два килограмма молодой говядины и столько же свиной грудинки. Если их смешать, получится, как считал Вилем, самый лучший, сочный гуляш. А уж Эда готовит гуляш отменно! Все остальное, что необходимо для хорошего настроения, а также для утоления голода и жажды, имелось в собственном хозяйстве и не требовало особых хлопот.

Дневным автобусом Вилем и Касицкий вернулись в Поречье.

Это был самый чудесный уголок на берегу Души; из Поречья до него можно было добраться за каких-нибудь полчаса. Тут — неподалеку от впадения речки в Черную воду — течение перекрывали массивные шлюзовые створы. Пока поречане не построили этой плотины, Черная вода во время бурного весеннего таяния или сильных дождей вытесняла воды Души и заставляла ее течь вспять. Тогда Душа широко разливалась, затопляя окрестные поля, образовывала омуты и заливчики. Теперь среди зарослей ивняка и ольшаника извивалась глубокая затока, наполнявшаяся водой, когда створы плотины закрывались.

Рыбы здесь было великое множество. В омутах, заросших тростником, на заре и по вечерам, высунув из воды головы, плескались карпы. У берегов, укрывшись в корягах и тине, большие темные щуки подстерегали свою добычу — подлещиков, линей, карасей, плотву. Ночью выплывали на охоту угри. В зеленоватой воде затоки временами мелькал серебристый судак, а то вдруг водную гладь разрезал черный плавник сома. На дне прогретой солнцем речки обитали тритоны, раки, лягушки, личинки стрекоз, головастики, уйма всяких насекомых, всевозможные моллюски и черви. В норе под корягой жила ондатра. На высоком, заросшем кустарником берегу устраивали себе убежища дикие кролики и ежи. С противоположного берега, защищенного дамбой, прилетали фазаны, чтобы полакомиться семенами и насекомыми. За речкой простирались поля. За ними вдали виднелись виноградники и вытянутой дугой поднимались покрытые лесом Карпаты, откуда речка брала свое начало.

Здесь, в этом зеленом царстве тишины и покоя, вскоре после полудня появились Адам и Эда. Предварительно договорившись с Михалом и Касицким, Вилем послал их сюда, чтобы они все заранее подготовили. Они выехали из села на тракторе вскоре после того, как вернулись из города Вилем и Касицкий. Можно было подумать, что они едут работать.

На изгибе дороги, недалеко от мостика плотины, они свернули к зарослям ивняка и ольшаника и там поставили трактор, надежно укрыв его от солнца и от глаз случайных прохожих. Эда в одной руке нес тяжелую корзину, прикрытую мешковиной, а в другой — ведро с бутылками. Адам тащил скатанную циновку из тростника, изрядно потрепанную и замызганную от частого употребления, а также пятилитровую бутыль.

Проходя по мостику, они наметанным глазом окинули все вокруг. И сразу, не сговариваясь, оба направились к покрытой сочной травой полянке, неподалеку от берега.

Тяжелые дубовые створы шлюза, вставленные в глубокий забетонированный желоб, были открыты. Речка текла спокойно. Через выложенный деревом водосброс, у которого в случае необходимости закрывались створы, с журчаньем и всплесками стекала прогретая солнцем вода. С другой стороны полянку окаймлял ольшаник. Переливающаяся на солнце пышная листва молодых деревцов отбрасывала тень, и лишь местами — то тут, то там — сквозь зеленый заслон ветвей пробивались трепещущие лучики солнечного света. Но большая часть поляны была на солнцепеке. Так что каждый мог выбрать себе местечко по душе. Теплый, ласковый ветерок доносил запах касатика. На берегу реки — низком и пологом — громоздились принесенные течением бревна, сухие ветки и кора, пучки сена. На кустах, растущих у самой воды, тоже виднелись следы речных наносов. Кругом царило величавое спокойствие. Место это было прекрасно и днем, в лучах солнца, и вечером, при свете луны.

Здесь и расположились наши устроители. В тишине был слышен лишь плеск воды да стрекот кузнечиков в траве. Адам потянулся с блаженной улыбкой. Оба разделись и в одних трусах, взяв циновку, мешок и ведро, направились к затоке, в устье которой торчали черные колья.

Раскатав циновку, Адам и Эда вошли в воду. Циновку, укрепили под водой между кольями. В центре тростниковой перегородки, закрывшей теперь все неглубокое русло реки, под водой было круглое отверстие. Адам, стоя по пояс в воде, еще заканчивал укреплять циновку, а Эда уже шагал вдоль берега. Метрах в ста от устья затоки он сломал большую ветку и снова влез в воду. Он бил веткой по воде у поросших кустарником берегов, шлепал ногами, разбрызгивал и мутил воду. Он гнал рыбу вниз, туда, где стоял Адам.

Адам ждал ее в полной боевой готовности, приставив к отверстию в циновке мешок. Вначале он даже не видел Эду, а только слышал, как тот шлепает по воде, — затока была извилистой. Потом заметил, как спокойная водная гладь вокруг него заволновалась, зарябила на солнце. Показался Эда. Над его головой кружила потревоженная мошкара. Стремительно проносились, плясали, то появляясь, то исчезая, пестрые бабочки, комары, мухи, стрекозы. Сверкая на солнце, они со всех сторон облепляли Эду.

Вдруг Адам почувствовал в мешке первый сильный толчок. Он быстро приподнял мешок, сунул внутрь руку, ловким движением ухватил карпа и выбросил его на берег.

По мере того как Эда — весь в тине и водорослях — приближался к устью, рыбы становилось все больше, и скоро возле Адама вода уже кишмя кишела. Наталкиваясь на неожиданное препятствие, рыба искала щель, чтобы улизнуть. Но тут-то и попадала прямо в мешок. В траве на берегу билось уже штук тридцать рыбин: три щуки, несколько карпов, лини, голавли, лещи, окуни и сазаны. Мелких рыбешек, головастиков, тритонов и двух испуганных лягушек Адам вытряхнул из мешка в воду.

Усевшись на берегу, Адам и Эда принялись чистить и потрошить свой улов. Кучу внутренностей, на которую с жужжанием слетались мухи, Адам выбросил прямо в воду — пусть кормятся ими другие окуни и судаки, пусть растут и жиреют. Короче говоря, пусть подрастают для следующего пиршества.

На полянку, где был лагерь, они вернулись с ведром, доверху наполненным рыбой. Двух самых больших карпов и щуку Эда нес в руках.

В мешочке у них была припасена соль, смешанная с перцем. Ничего другого для стряпни им и не требовалось. Адам послюнил палец и поднял его вверх — ветерок дул со стороны речки.