Борис Макаров - Знамя Победы [litres]

У колонки, поеживаясь и сутулясь, как будто от ветра, хотя не было на него даже намека, а, наоборот, словно застоявшийся воздух казался липким и густым, стояли несколько женщин, рьяных исполнительниц докторских предписаний и рекомендаций. В руках некоторых из них уже были стаканы и кружки с водой. Время от времени женщины подносили их к губам с таким выражением на лицах, словно им приходилось насильно вливать в себя какое-то горькое лекарство, отказаться от которого было нельзя.

На наше «здравствуйте» ответила лишь одна. Остальные кивнули головами и отвернулись в сторону ворчащего грома.

– Пойдем-ка лучше домой. Со всех сторон водой тянет. Того и гляди за шиворот хлынет. – Сергей Сергеевич тронул меня за локоть. – Хотя, если хочешь, попей. Я подожду.

– Нет, нет. Вы правы, Сергей Сергеевич. Надо спешить.

– Надо спешить! – почти в один голос воскликнули, словно очнувшись от дремы, женщины, и мы быстро пошли к своему корпусу. Последние метры мы уже не шли – бежали. Однако укрыться от дождя не успели. Его густые, отвесные струи в одно мгновенье омыли нас с ног до головы.

Женщины, визжа, смеясь и отряхаясь, разошлись по своим комнатам.

Войдя в свой номер, мы с Сергеем Сергеевичем разулись и, пятная пол мокрыми носками, стали переодеваться.

– Слушай, Сынок, еще тогда, при первом знакомстве, мы имена друг друга узнали. Фамилии у нас тоже простые, запоминающиеся: ты – Иванов, я – Осипов. Имена – проще некуда. Я – Сергей, ты – Андрей. У меня, кстати, сына Андреем звать. Ну а больше я о тебе ничего не знаю. Где живешь? Где работаешь? Холостой? Женатый? Рыбак? Охотник?

– …Село большое… Когда-то, до революции, казацкой станицей было. Колхоз славился. Председатель звание Героя Социалистического Труда получил. Заслуженно. Пятнадцать тысяч овец хозяйство имело. Урожаи стабильные получали…

Я техникум сельскохозяйственный окончил, в армию призвали. Служил танкистом. Демобилизовался. Женился. Жена – учительница. Первоклашек до четвертого учит. Дочку имеем. Сейчас в ДЭУ работаю. Дороги, мосты ремонтируем.

Рыбачить люблю. Карасятник заядлый. Охотиться не приходилось. Ружье в руки не беру. Да и на кого охотиться – всех живулек браконьеры повыбили.

Вот и все. И рассказывать не о чем.

Батя мой тоже фронтовиком был. Шоферил. Рассказывал, от Сталинграда до Берлина на полуторке своей путь проделал. Две медали и орден Красной Звезды имел. И контузию имел. В госпиталь попал – сбежал. Боялся свою полуторку потерять.

С войны вернулся на вид здоровым, но болел часто. Три года назад умер. Мама жива. С братом старшим моим живет. Маленькая, седенькая – божий одуванчик. Но ничего, суетится. Внучат за двойки шугает и даже иногда на родительские собрания в школу ходит…

…Во время моего путаного рассказа Сергей Сергеевич ни разу не перебил меня, ни разу не отвлекся. Полотенце, которым он протирался, сползло с широких плеч. Он скомкал его, положил на кровать и, скрипнув стулом, наклонился в мою сторону.

– А говоришь, рассказывать не о чем… Судьба человеческая, жизнь всегда интересна. Слушаю тебя и вижу отца твоего. Сколько я их видел, таких шоферов, на военных дорогах, а точнее, на военном бездорожье. Это только так говорят, пишут – «военные дороги»… …И снег по пояс, и грязь… И зимой и летом лица, руки шоферов от зноя и стужи чернее кирзовых сапог. Спины от усталости, от надрывов – колесом. Глаза от недосыпа, от постоянного напряжения кровью набрякнуты. Того и гляди из орбит вылезут, лопнут…

От них, от шоферов, многое, если не все, зависело. И исход боя, и наши жизни. Я не преувеличиваю. Представь себе, что было бы, если бы они не подвезли вовремя снаряды, патроны, хлеб, курево… Одним «ура», как ни ори, врага не остановишь, попятиться не заставишь…

Уважали мы их, шоферов. Помогали им машины из грязи, из снега, из колдобин вытаскивать, вываживать. На плечах выносили…

Сергей Сергеевич машинально потер плечо. Свет от лампочки скользнул по его голове, еще ярче высветил грудь. Якорь на груди фронтовика, растертой полотенцем, показался мне рубиновым, схожим по цвету и четкости граней с орденом моего отца.

– Сергей Сергеевич, вы обещали…

Сергей Сергеевич поймал мой взгляд, снова накинул полотенце на плечи и грудь.

– Помню… Расскажу… Надо… Но трудно… Ох, трудно все это вспоминать, воскрешать, рассказывать…

Сергей Сергеевич подошел к окну. Он долго-долго всматривался в густеющие сумерки, в сливающееся с землей темное небо.

– Молнии посверкивают. Далеко. Грома не слышно. Так, чуть-чуть – отголоски…

Гаси свет, Сынок, и – в постель. В темноте легче рассказывать, лучше вспоминается, хотя то, о чем я хочу тебе рассказать, ни в темноте, ни при свете до конца жизни не забуду…

…На военную службу я был призван за год до начала войны… После прохождения курсов молодого бойца направили нас, нескольких курсантов, на Дальний Восток, в дивизион сторожевых кораблей. По прибытии к месту службы переодели во флотскую форму. Месяца три-четыре пошвабрили мы палубы, повскакивали по три-четыре раза за ночь по боевым тревогам, сделали десятка два выходов в океан. Испытали на себе, что морская болезнь не легче всех других болезней, поблевали всласть – до сукровицы. Убедились на личном опыте, что Тихий океан лишь по ошибке когда-то был назван тихим, и стали настоящими мореманами. Мореманами мы называли сами себя. Мореманами называли нас даже наши командиры. Красиво и мужественно, как казалось нам, звучало это слово – мореман: море манит, человек, которого манит море. А море действительно звало и манило нас. Трудное, суровое, порой жестокое, оно увлекало людей сильных, суровых, не боящихся трудностей. Всегда чистое, не терпящее в себе мусора, выбрасывающее его на берег, море делало чистыми преданных ему, работающих на нем, живущих им людей. И не побоюсь сказать – нас.

Мы привыкли не бояться штормов, морозов, жары, авралов, океанской бездны. Мы привыкли бояться оказаться, показаться трусами, нытиками, заслужить кличку слабака, подвести в трудную минуту товарища, уронить честь моремана…

Мы научились жить по закону наших дедов и прадедов, моряков – ушаковцев и нахимовцев, севастопольцев и порт-артурцев: один за всех, и все за одного.

А еще мы научились любить Родину. Да, да – любить Родину так, как ее любят моряки.

Родину конечно же мы любили и раньше, с самого детства-малолетства. Мы любили ее за то, за что ее любили наши бабушки и прабабушки, наши дедушки и прадедушки, наши отцы и матери, – за широту ее полей и лугов, за сказочную дремучесть лесов, за белоствольные рощи и синеструйные реки. Мы любили ее за теплые пыльные тропинки, по которым ходили и бегали босыми, впитывающими тепло родной земли ногами. Мы любили ее за ее земляничные духмяные поляны. Мы любили ее за бодрящую студеность озерных и речных вод. Мы любили ее за колокольчиковые перезвоны трепещущих над ней жаворонков. Мы любили ее за бездонное синее небо, за поддерживающие высокий свод его семицветные радуги.