Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Венгры, с которыми я делил гостевой дом, уехали в самый ливень – семейная пара: рыжий Томаш и Каталин на сносях. Они отдыхали в Венеции три дня, спали в основном или просто гуляли по улицам. До них в той же комнате жила немолодая немецкая пара, простуженная и озабоченная – постоянно прятались в своей спальне и стонали.

Только немцы уехали, заселились венгры, вышло как в кино – почти монтажная рифма: еще вчера в соседней комнате ритмично скрипела кровать, а сегодня моя соседка ходит с выразительным пузом.

У нас гостиная с кухней были общими, Томаш тут же нашел, как подкрутить тепло в батареях, а что еще путешественнику надо?

Чтобы стало тепло, светло и сыто. Сухо. После того как пару дней назад выбивало пробки, пропажи электричества можно не бояться. Но к вечеру непогода разгулялась так, что кажется: завтра по улицам будет не пройти. Даже интересно. Словно квест проходишь.

За эту поездку я повидал самых разных соседей. В Пизе, возле железнодорожных путей, жил сначала с испанцами, потом с австралийцами, высокими и мускулистыми, как кенгуру. Они были вегетарианцами. Рассекали по Европе вот уже пять месяцев. Видимо, медовое полугодие у них. Веселые, скромные ребята.

С испанцами хотелось обсудить независимость Каталонии, но знания английского могло не хватить, да и из Малаги они родом.

Когда я говорю, что из России, удивляются, переспрашивают. Подымают брови. Как-то не сразу до них доходит. То есть мы для них не из актуального словаря. С какой-то иной планеты, что ли.

С венграми я общался больше всех, так как Каталин старалась находиться дома, быстро уставала. С ней можно было говорить даже на отвлеченные темы. Томаш большей частью улыбался только.

Интересно, как судьба людей сводит. В Болонье улицу рядом с домом мела украинка из Днепропетровска. Я теперь знаю, что дворники в Эмилии-Романье зарабатывают полторы тысячи евро, остальное у итальянских дворников все точно так же, как у наших: кто рано встает, тому фрекен Бок подает. А чисто не там, где убирают, но где мусор кидают в раздельные баки. Бумага отдельно, пластик отдельно, органика (как показал мантуанский опыт, ее всегда меньше всего) тоже отдельно.

Первых украинских уборщиц я встретил еще в Римини – в автобусе, который ехал из аэропорта до железнодорожного вокзала. То есть сразу. Они подсказали мне остановку, на которой сами и вышли. Пока ждал электричку до Равенны, сталкивался с ними несколько раз, чтобы обсудить нынешние российско-украинские отношения. И то, что враги у нас с ними общие.

Сейчас включил телевизор, а там КВН. Сюр такой – слушать отечественные лакейские выверты изнутри Венеции: не дает страна оторваться. Забудешь ее, такую. И все, что ни делаешь, свершается на фоне этого знания, придавая путешествию особенно терпкий привкус.

Венеция в дождь расцветает. Умытая и раскрашенная. Заспанная.

Дождь здесь имеет собственный запах цветочного бутона, особенной свежести, которая непонятно откуда берется – ведь с деревьями в Венеции напряженка.

Правда, у моего нынешнего постоя есть заросший зеленью внутренний дворик. Возле каменной лестницы, под которой живут два жирных кота, рыжий и серо-пегий, растет лавр: когда я ем подкопченную селедку (да-да, я и здесь нашел в супермаркете такую) и варю картошку, срываю лаврушку прямо с дерева. Галереи Академии

Сегодня в Венеции моросит, это воспринимается как очередные заигрывания с туристами. Правда, кепку я забыл вчера вечером в гостях у Глеба Смирнова, а зонт оставил дома, поэтому лысину, конечно, помассировало. Решил вдарить по музеям, закрыть кое-какие долги и обрести новые.

Для начала пошел в Галерею Академии, рассудив, что негоже игнорить «высокую воду венецианцев», когда я сюда еще попаду, а художественный музей, где обобщены главные имена и церкви, из которых иконы, фрески и картины понатасканы, может стать красивой кодой.

Тем более что здесь же есть одна работа Пьеро делла Франческа, способная протянуть лейтмотивную цепочку к самому началу – в Римини, Урбино, Ареццо и, разумеется, в Сансеполькро, а также в Монтерки, где я начинал охоту за его фресками.

Доску Пьеро «Святой Иероним с донатором» я увидел, а еще Мантенью и Козимо Туру, хотя Галерея Академии, которой исполнилось 200 лет, снова на ремонте. Кажется, постоянные реставрации основного корпуса и, соответственно, регулярная ротация постоянной экспозиции – естественное состояние этого музея. Сколько бы я ни попадал сюда, здесь все время какие-то реконструкции.

Видимо, нынешняя перестройка самая масштабная, так как от истории венецианской школы остались рожки да ножки.

Неизменны четыре первых зала. Кто был, тот помнит, что Галерея Академии осматривается двумя способами. Можно подняться из фойе в самый старинный зал с золотым потолком (ранняя готика) или пойти по часовой стрелке, после которого оказаться в залах с Беллини и Чима да Конельяно. Далее череда небольших экспозиционных комнат переходит уже в основную реку с Тицианами, Веронезами, Тинторретами, плавно втекающими в просторные залы с Тьеполо. Но можно пойти и против часовой стрелки, начать осмотр с другой стороны, зайти в комнатку бывшей Скуолы Карита (раньше на этом месте была церковь Санта-Мария-делла-Карита: Галерея Академии встроена в не существующее ныне здание), расписанную Тицианом и другими художниками.

После Скуолы начиналась вереница залов XVII–XVIII веков – с угасанием венецианской оригинальности. Основная экспозиция должна делать кольцо – от Беллини-отца к пастелям Розальбы Каррьеры, включая все выхлопы и всхлипы, со специальными аппендиксами для широкомасштабных циклов Карпаччо и Джентиле Беллини.

Теперь вся эта эволюционная и последовательная логика похерены. Если все-таки воспользоваться традиционным маршрутом, то два зала с мадоннами Джованни Беллини ведут в тупик и нужно возвращаться к готике, дабы через Скуолу Кармини попасть в пару временных галерей, с основными холстами Тинторетто, Веронезе и Тициана. Их снесли на временное торжище без всякой логики и смысла, просто показать главные хиты.

Несмотря на реконструкцию, музей марку держит и основных художников, значит, показывает. Но не все и не так.

Разумеется, самого большого Веронезе («Брак в Кане») нет, как и нет моих любимых завитух Тьеполо, сделанных вместе с Джироламо Менгоцци, известным как Колонна. Раньше эти конусообразные фрески, извлеченные из церкви Санта-Мария-ди-Назарет, под потолком показывали. Зато возникла «новая» картина Тициана, «Товия и ангел», которой раньше я не видел (Академия не сильно на Тициана богата, в Эрмитаже и то больше).

Все эти работы, выбитые из пазов привычных экспозиционных мест, выглядели совершенно иначе. Не так, как раньше. Особенно это касается больших композиций Тинторетто и Веронезе: их и вовсе повесили сплошняком без каких бы то ни было экспозиционных изысков, шпалерой в проходной галерее.