Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Вот тут-то и случилось.

— Ай-яй! Опять мне надо к Соловьеву. Опять.

Николай нетерпеливым жестом попросил у Ефрема карту боерайона, и когда тот достал ее из ящика стола и раскинул перед пляшущим огоньком, едва не потушив его, Николай сказал Шахте:

— Показывай, где бандитская база.

Тимофей долго сосредоточенно смотрел на карту, сопоставляя извилистые линии на ней с теми, что недавно видел он в степи и тайге. Наконец ковырнул пальцем точку западнее Чебаков:

— Был тут, но ушел, язва. Хотелось ему вот сюда, в степь. Может, к родителям пошел, в Малый Сютик?

Оказывается, Тимофею понадобилась срочная связь, чтобы передать ГПУ секретные сведения, интересующие чекистов. Он не мог выйти на чоновцев в Чебаках, поэтому, страхуя себя от провала, пошел сюда, в Ужур. Бандиты ждут нового суда в Красноярске. Если суд отпустит по домам их жен, бандиты немедленно покинут Соловьева. Сам Иван Николаевич уже не верит, что можно продержаться хоть какое-то время, потому и склонился к переговорам.

— Но в банде есть казак Чихачев. Он не хочет сдаваться и постоянно ругается с Соловьевым. Чихачева нужно убить, тогда легче справиться с бандой.

Уже перед утром Ефрем ушел домой, а они растопили печь, чтобы не сидеть в темноте, так как огарок истаял до конца, и все говорили о Соловьеве. Тимофей попросил Николая передать в Ачинск шифрованное донесение. Можно по телефону, никто ничего не поймет, если даже и подслушает разговор.

— Не боишься, что выследили? — спросил Николай.

— Боюсь, — откровенно признался Тимофей. — Бандиты, язва, совсем плохие люди. Бандитов кончать надо.

Тимофей между прочим рассказал кое-что о себе. Помнил ли Николай землянку на Средней Терси? Так там никогда не было пасеки. Пасека, она совсем по другому ручью. А это была собственная избушка Тимофеева отца, охотился отец круглый год и жил в землянке всей семьей. Да однажды пришла туда банда полковника Олиферова, всех перебили без жалости. Один Тимофей случайно уцелел, потому что был в ту пору в Кузнецке, возил менять пушнину на порох и дробь. Не то белые убили бы и Тимофея.

Слышал он, что где-то здесь ухлопали Олиферова, а затем выловили и прикончили всю его банду. Но почему до сих пор хозяйничает в тайге Иван Соловьев?

— Придет Ваньке конец — переберусь за перевал, к той землянке. Охотиться буду мал-мало, жену себе заведу тихую, ребятишек мал-мало, — мечтательно покачивая круглой головою, сказал Тимофей.

— Будь осторожней.

— Я понимаю.

Тимофей с минуту молчал, посасывая трубочку и глядя, как вспыхивают, плещутся пламенем и затухают, чтобы снова вспыхнуть, смолистые дрова. Затем снял телячью куртку и, расправив, поднес ее к печной дверце, чтобы подсушить. И только теперь вздохнул и серьезно добавил:

— А убьют, парень, так скоро повидаю отца. Покурим, поговорим, однако.

В голосе его слышалась дремучая, неземная тоска.

Утро началось ленивым дождичком, и избыл он скоро, не успев остудить землю. Она по-прежнему томно парила, а затем дохнул ветер с юга, и совсем потеплело.

Егор Кирбижеков вывел из пригона и в какие-то пять минут оседлал коней. И, подняв полы шинели, суетливо забегал по двору в поисках мешка или торбы под овес на дорогу. Когда Николай вышел на крыльцо, Егор уважительно поздоровался с ним, как бы прося извинения за вчерашнее упрямство.

— Я думал, товарищ командир. Останусь, однако. Только в последний раз, — расслабленно сказал Егор.

— Хорошо. Пусть будет в последний раз, — усмехнулся Николай и тут же решил, что никакого выговора бойцу делать не станет. Может быть, когда-нибудь потом и внушит, что Егор вчера поступил неправильно. Слава богу, Николай сдержался, не наговорил ему резкостей и колкостей.

— Зачем три коня?

— Овес, сумки, одежку — все на нее навьючим. — Егор шлепнул ладошкой по крупу каурую кобылу. — Она сильная.

Расчет был хозяйский, и командир одобрил его. Тут же он дал Кирбижекову строгий наказ, чтобы после их отъезда тот не отлучался далеко, а держал Ефремов дом, да и саму Полину под неослабным наблюдением.

— Я понимаю, — сказал Егор с обезоруживающим простодушием. — А комбат Горохов ездил прямо в банду, один ездил, — и улыбнулся узкими глазами.

— Нужно будет — и я поеду, — сухо ответил Николай. — Не меня остаешься караулить, а женщину.

— Бабу, — проворчал Егор. — Бабу, однако.

Николай ничего более не сказал коноводу, лишь повел прямыми бровями, повернулся и ушел в дом. Видно, женщина у инородцев не в большом почете — с этим пока надо мириться.

Из Ужура выехали около восьми утра. Когда поднялись на южную кромку котловины, в которой лежало село, им открылся разомлевший в тепле простор полей и лугов с серыми пятнами озер и луж, со стаями грачей, перелетавших с одного места на другое, с цепочкой рослых телеграфных столбов, деловито уходящих в сизую хмарь. Это была картина, опять-таки необыкновенно близкая крестьянскому сердцу Заруднева. Он то и дело ловил себя на мысли, что все это видел не раз, только тогда не было с ним Тудвасева и тех забот, которые одолевали его, наваливаясь на плечи всей своей непомерной тяжестью. Он думал о том, что ожидает его в боевом районе. Как сложатся служебные отношения с бойцами? Это было немаловажно, ведь с ними придется идти в бой. Соловьев появился здесь недавно, банда его пока что малочисленна. Как не дать ему пополниться за счет тех, кто оставил его в прошлые годы, уйдя в свои села и улусы?

«Главное — не обозлить людей заведомо крутыми мерами, — думал он. — И нужно побольше разузнать о комбате Горохове. Где он? Горохов лично встречался с Соловьевым и знает о банде столько, сколько не знает никто. Повстречать бы этого Горохова. Или уж списаться с ним».

Видя, что Заруднев задумался, Тудвасев ничего не говорил, лишь поглядывал по сторонам. Он знал эти места еще по гражданской, бегал тут за беляками, как и они бегали за ним. Он привычно посвистывал сейчас на каурую кобылу, привязанную поводом к задней луке седла. Кобыла не хотела плестись следом за конем Тудвасева, она рвалась вперед.

Ехали они размеренной строевой рысью. Справа пошли угрюмые курганы с каменными плитами по краям, слева тянулась низина. Дорога точно повторяла линию берега озерка, образованного полой водой. Затем показалось впереди другое такое же озерко, подлиннее, но поуже первого.

На полпути между озерами, в логу, чоновцев догнал всадник. Он подскакал тяжелым галопом и закружил, сдерживая храпящего коня. Николай сразу же узнал в нем бородатого мужика, присматривавшегося к нему в Ужуре. Мужик пощурился на них разноцветными глазами и проговорил:

— Еле догнал, — и тут же представился. — Учитель я, Александр Макарович. Страшусь ехать в одиночестве. Хочу попроситься в компанию.