Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— За нами ехал кто-то. Наверное, чоновцы. Я посмотрю, у, язва!

Парни повернулись в ту сторону, откуда только что прибыли сюда, и никого не увидели у околицы. Очевидно, Тимофею померещилось что-то. А он тем временем неспешно взобрался в седло и, то и дело останавливаясь, поехал вдоль городьбы. Затем, отвернув от огородов в степь, заторопил коня. Он понимал, что ему нельзя далее оставаться с бандитами, он рассекречен. По крайней мере, подозрительному Чихачеву уже известно, что Тимофей не тот человек, за которого себя выдает. Это был, может быть, последний шанс спасти жизнь, и не использовать его Тимофей не мог.

Но, привыкший передвигаться на лыжах, Тимофей был плохим наездником. Он сразу же потерял ногами стремена и его забило о седло. Он боялся, что долго не выдержит, попросту слетит с коня.

Тем временем Чихачев подвел Сашку к бане, стоявшей на отшибе от остальных построек, и толкнул за высокую поленницу. Там Сашка удобно устроился на лиственничной чурке и приложил винтовку прикладом к плечу. Если в доме засада, он должен прикрыть огнем отход атамана.

Чихачев же боялся, что родители завели новую собаку которая почует в нем чужого и непременно поднимет лай. Однако едва он подумал об этом, из-под амбара, гремя цепью, бросился к нему знакомый Полкан. Вгорячах кобель всплыл на задние лапы и даже зарычал, но узнал молодого хозяина и запрыгал, и забил хвостом по деревянному настилу двора.

Чихачев поднялся на крыльцо и опасливо подумал: вдруг да здесь уже нет родителей, а живет в доме кто-то другой. Но нужно было рискнуть — иного выхода он не видел. Чихачев вынул из кармана наган и несколько раз стукнул в дверь рубчатой рукояткой. Сперва ничего не было слышно, потом в доме взвизгнула половица. Кряхтя и постанывая, к двери подошел отец:

— Кого принесла нелегкая?

— Открывай, тятя.

— Никак Пашка? — отец торопливо задергал засов.

Когда Чихачев вошел в дом, его обдало привычными с детства запахами квашеной капусты и редьки. Как всегда, почакивали ходики над отцовской кроватью. Вырисовывались белые квадраты окон.

— Кто это? — спросила с печи мать. Остарела, горемычная, уж и похлестала ее жизнь.

— Пашка явился, — сдержанно пробурчал отец, словно сын надоел ему частыми посещениями.

Мать притихла на время, но вот захлюпала носом, заныла. Сползла на пол и пошлепала занавешивать окна, чтобы разглядеть сына при свете. Но отец строго сказал:

— Посидим без огня.

— Мама! — Чихачев порывисто обнял мать. — Как ты тут?

— Плохо, сынок. Я соберу поесть.

— Нет, мать, — возразил отец. — Ему рассиживаться нельзя. Ячейка поставила под ружье пятьдесят человек, а все чтоб словить Пашку. Мимо ходят, во двор пялются. Уходи, господь с тобой.

— Братовья где?

— В Минусинск подались. Их тут из-за тебя в сельсовет затаскали. Они и убрались со станицы. Кончилось, Паша, вольное казачество. И что делается на белом свете, ничего не поймешь.

Мать обняла сына ласковыми руками. А он осторожно отстранил ее и уже с порога обидчиво сказал:

— Прощайте. Более не приду, — и ускорил шаги.

За огородом, вытянув шеи, обступили его повстанцы. Они надеялись, что вот сейчас будет для них тепло и будет пища. Но Чихачев молча взлетел на коня и поскакал прочь.

Раздасадованные несбывшимся, люди уныло потянулись за ним. И уже когда миновали последний выезд из станицы, кто-то спохватился:

— А иде ж Тимошка? Пропал!

Чихачев рванулся в седле. Случилось то, что он давно предвидел. Чекист не преминул воспользоваться отсутствием Чихачева и Соловьенка, чтобы покинуть отряд. Однако он не мог ускакать далеко.

— Туда поехал! Туда! — показывали бандиты.

Как ни был обилен падавший снег, он не успел укрыть следы Тимофеева коня. Не зная местности, Тимофей сделал полукруг по выгону и пашням и снова выехал к станице, а затем, осознав свою промашку, взял направление на Летник. Здесь его и настиг Чихачев с отрядом. Уже бросив коня, Тимофей пытался грудью столкнуть в Енисей тяжелую лодку, которая была единственной на всем берегу.

— Что делаешь? — крикнул ему Чихачев.

— Лодку хочу испытать. Разве лишнею будет? — упавшим голосом произнес Тимофей.

— Поедешь с нами.

— Приглашаешь — надо ехать. У, язва! — Тимофей направился к своему коню, понуро стоявшему у ближней к реке юрты.

Чихачев поторопил его. Отряду нужно попасть в тайгу. После неудачи в станице Алтай Чихачев уже ни на что не надеялся, а стремился в район Чебаков и Озерной лишь потому, что те места были знакомы повстанцам и там, как ему казалось, можно было продержаться еще какое-то время. Недаром же Соловьев четыре года упорно не уходил из этого района.

На тихой станции Итат поезд постоял под тополями всего две минуты. Иван попрощался с Миргеном. Хакас возвращался в родную степь, как и тогда, когда они прыгали с поезда. Но Ивана теперь уже не будет с ним, и это наводило грусть на обоих. Катая желваки на обветренных щеках, Соловьев сказал:

— Не поминай лихом.

Мирген слушал Ивана, но не понимал его. Он не видел причины расставаться им, ни к чему это, и хмуро осклабился:

— Один поеду, оказывается.

Паровоз свистнул, тяжело задышал паром, и Иван рывком поднялся на подножку. И тоже подумал, что дальше он поедет один, но, в отличие от Миргена, поедет в чужую сторону, где у него не будет ни любви, ни друзей, ни счастья. Пусть нет их и здесь, зато земля на Июсах родная, близкая сердцу, она тысячу раз приснится Ивану, и сны окажутся для него — он знал это настоящей казнью, наверное, даже более жестокой, чем расстрел.

— Куда еду? — вслух подумал он и прыгнул под откос, когда поезд уже миновал выходные станционные стрелки.

Мирген по-прежнему стоял на опустевших путях. Наверное, он ждал не Ивана, а того самого момента, когда последний вагон скроется за поворотом. Впрочем, все, что случилось сейчас, Мирген мог прочитать в глазах у Ивана в короткие мгновения их прощания. Не поэтому ли нисколько не удивился подошедшему к нему атаману?

Своих коней у них теперь не было, и они стали добираться до Чебаков на перекладных. Почему именно до Чебаков? Разумеется, потому, что рядом с Чебаками была их тайга, в Чебаках начинались переговоры, которые Иван надеялся продолжить. Наконец, где-то в том районе должен был находиться Чихачев с остатками отряда.

Деньги у Ивана были, он их не жалел, платил хозяевам подвод щедро, сверх положенного давал на чай и на водку. А когда мужик навеселе, он и ездит соответственно: до Божьего озера доезжали обычно за трое суток, а Иван с Миргеном доехали за двое. И тут им сразу же подвернулась попутная подвода до самых Чебаков, но Соловьев принялся кусать ногти, и обкусил их до крови, а потом сказал с затаенной злобой: