Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Иди-ка, парень, — позвал он. — Посмотри, что у меня есть.

Иван был поражен тем, что увидел. Два окованных железом ящика были заполнены новыми винтовками, маузерами, кольтами, наганами и казачьими шашками. Оружия никто еще не касался — об этом говорила нетронутая на нем смазка.

— Нужны патроны, — не выдавая своего крайнего удивления, сказал Иван.

— Патроны есть. И есть бомбы. Все есть, — закачал головой Кабыр.

— Не знал прежде…

— Что бы ты сделал, парень?

— Купил бы, — сказал Соловьев и тут же поправился: — Взял бы взаймы.

— Если бы ты не забрал моих коней, я сам привез бы винтовки.

— Брали не у тебя одного.

Кабыр поморщился и пренебрежительно крякнул. Сейчас он ни о чем не жалел. Если начнутся новые бои, Ивана поддержат богатые люди и в русских селах.

— Продай двух коней, Кабыр, — сказал Иван. — Хорошо заплачу, деньги есть у меня.

— Разве откажем тебе в скакунах?

— Кони нужны теперь!

— Вот теперь и бери.

Они подошли к веревочной коновязи. Здесь было немало добрых скакунов — у Ивана аж разгорелись глаза. Кабыр долго разглядывал коней и остановился на двух вороных.

— Бери этих, — сказал он. — Не пожалеешь.

— Чьи?

— Того старика с бельмом. Бери. Но почему не благодаришь? Я отдаю все. Я нарочно собрал людей, чтобы помочь тебе.

— Спасибо, но я подумаю, Кабыр.

Так неужели все начинать сызнова? Для этого Иван уже нечеловечески устал. Лучше бы уж договориться с чоновцами о добровольной сдаче и пожить, как живут люди. Пора тебе смириться с разгромом и честно сдаться, Иван.

А если такой договор не состоится, тогда уж рисковать до конца — вернуться к тому, что предлагает Кабыр. Иного выхода нет. Постыдный побег из родных мест — не для Ивана.

Соловьев и Мирген уехали из Ключика во второй половине дня, а на закате солнца под самой Озерной их перехватила разведка Чихачева. Обрадовавшись встрече, Павел свистнул, сзывая людей, и кинулся обнимать атамана:

— Вернулся, Иван Николаевич! Дорогой ты наш! Теперь я твой по гроб жизни!

Он поцеловал Ивана в рыжие, давно не подстригавшиеся усы и, взбадривая шпорами своего скакуна, поехал в ряд с атаманом. Теперь Чихачев тоже склонялся к переговорам, но чувствовал, что не сумеет провести их так достойно и успешно, как это сделает Соловьев. Только бы снова не пришлось убегать. Правда, теперь у Чихачева в руках есть заложник, чекист Тимофей, его под охраной двух надежных парней он отправил в сторону Чебаков. За смерть Соловьева или Чихачева заплатят власти мучительной смертью Тимофея.

В Усть-Абаканском ломали головы над тем, что же случилось с Соловьевым. Признанный главарь бандитов вдруг куда-то исчез. Надолго ли он покинул свою банду? По какой причине? Его не было уже тогда, когда чинилась расправа над Григорием Носковым. Сам Григорий заявил, что Соловьев не стал бы так унижать бывшего друга, скорее он расстрелял бы его, но и расстрелять он не мог, раз уж живым отпустил из банды.

Не было Соловьева и под Летником. Видевшие банду люди словесно рисовали портрет главаря, похожего на Павла Чихачева. Расписка и письмо Итыгину были тоже подписаны Чихачевым.

Ждали, где и когда вынырнет сам атаман. Эскадрон держали в постоянной боевой готовности. Не водили на выгон коней, никому из бойцов не разрешалось отлучаться из штабного двора.

После непродолжительного похолодания наступили теплые дни. Лопнули почки на тополях, запахло молодою листвой. Все сильнее раскаливалось солнце, все больше пылили степные дороги.

У крыльца бойцы играли с годовалым медвежонком Михеем, которого привез Тудвасев из подтаежного улуса. Михей уже до этого привык к людям, он был отчаянным попрошайкой: если видел у кого кусок сахара или конфету, то бросался со всех ног отбирать, нетерпеливо ревя при этом. А Костя Кривольцев вылетал наперерез зверю и старался сбить его подножкой. Михей обижался на Костю, грыз цепь, ревел еще пуще, забавно подпрыгивая и мотая головой.

Тут же волчком вертелся Егор. Приседая на кривых ногах, выкидывая немыслимые коленца, он более, чем Михей, забавлял всех, а пуще — самого себя. Сын охотника, сам охотник, Егор тосковал по тайге и в минуты откровения признавался друзьям, что плохо сделал, оставшись на службе. Теперь он давно бы женился, а то и завел детей, в тайгу ходил бы добывать мясо и пушнину. Впрочем, он понимал, что сперва из тайги нужно выбить бандитов, чтобы охотник стал настоящим ее хозяином.

— Ай ты, малина! — весело покрикивал он на Михея.

Шумную игру со зверем Заруднев наблюдал через распахнутое окно. Ему хотелось к ребятам, подурачиться вместе с всеми, но положение командира эскадрона обязывало сидеть в штабной комнате за картой и продумывать варианты предстоящих боев с бандой. И все-таки он сказал Тудвасеву:

— Голова идет кругом. Отдохнем!

Но не успели они выйти на крыльцо, в штабе требовательно зазвонил телефон. Заруднева срочно вызывали в уездный исполком к Итыгину. Он сразу почувствовал, что вызов связан с соловьевцами, и, торопливо вышагивая по улице, гадал, что еще могли натворить бандиты.

— Срочно к Георгию Игнатьевичу! — сказал дежуривший в приемной инструктор.

Итыгин, утирая лицо, встал и пошел навстречу Николаю. Но, озабоченный одною думой, на полпути повернул к столу, взял из открытой папки бумажку и, подавая ее, сказал:

— Решили сдаться. Соловьев официально обратился к председателю Озерновского сельсовета, а тот запросил наше мнение.

— Вы сказали — Соловьев? Значит, нашелся?

— Как видите. Они ждут наших условий, затем сообщат свои. Придется ехать тебе.

— Есть! — по-военному коротко проговорил Заруднев. — Брать эскадрон?

— Ни в коем случае. Возьми лишь трех-четырех человек, не более, чтобы и на этот раз не отпугнуть Соловьева.

— Хорошо! — кивнул Николай.

— Будь осмотрителен. Наше условие — полное разоружение, — напутствовал Итыгин. — В случае какой-то заминки телеграфируй, звони, шли вестового.

Заруднев взял с собою Тудвасева и двух бойцов. Выбор пал на Костю и Егора. Они воевали против Соловьева с самого возникновения банды, прекрасно знают местность и жителей Озерной. Ребята ловкие и смекалистые. Думал Николай о них и ощущал знакомое волнение — так всегда было с ним перед боем. Но сейчас он едет не в бой, а на мирные переговоры. И все-таки нужно быть ко всему готовым.

Когда подали оседланного Буяна, Николай торопливо обнял Полину, выскочившую на крыльцо с его полевой сумкой, которую он мог впопыхах забыть. Полина была несколько растеряна и, стыдясь своей нежности, говорила ему шепотом:

— Ты не беспокойся! Не беспокойся! Со мной будет все как надо!

Заруднев торопился, словно боясь, что Соловьев передумает сдаваться и снова уйдет в тайгу. Ехали рысью, с короткими остановками. Горячие кони роняли пену. Буян оказался по-настоящему выносливым скакуном, все время он шел передовым, почти не укорачивая шага на подъемах. Николай придерживал его, когда группа растягивалась на десятки метров.