Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Теперь ни за что не останусь дома. Буду ездить с тобой! — сказала Полина.

Николай улыбнулся. Затем проговорил четко, словно отдавая команду:

— Скоро конец им.

— А потом? — спросила она.

— Книги читать буду, малыш.

Он сказал это громким шепотом, чтобы, избави бог, никто его не услышал. Это было то самое сокровенное, что принадлежало только ей.

После отъезда Соловьева Павел Чихачев стал главной фигурой в отряде. Он завел еще более жесткие порядки: за невыполнение своего приказа угрожал расстрелом, за уход из отряда — расправой над дезертиром и всеми членами его семьи. Он давно бы снес голову Тимофею, которого выследил Сашка, но на этот счет у Чихачева была особая думка. И не случайно он велел Сашке прикусить язык, не говорить даже Соловьеву, что Тимофей чекист и что именно он навел чоновцев на зимний лагерь в Кузнецком Алатау.

Зачем же нужен был Чихачеву живой Тимофей? Если придется туго, рассуждал Чихачев, чекист будет использован как заложник. ГПУ не станет круто поступать с соловьевцами, зная, что точно так же соловьевцы поступят с Тимофеем.

Чихачев приказал Сашке ни на шаг не отходить от чекиста, вернувшегося в отряд, сам тоже по возможности держался рядом с Тимофеем, наблюдал его вблизи, стремясь предугадывать, как тот поступит и что скажет в том или ином случае. Это походило на игру кошки с мышкой и даже забавляло Чихачева, особенно когда Тимофей делал вид, что все в порядке, что он с усердием служит новому атаману.

Чихачев чувствовал, что отряд неуклонно идет к гибели: если его вскорости не разобьют в открытом бою, то он распадется сам, несмотря на суровые меры, принятые атаманом. И Чихачев искал пути к тому, чтобы отодвинуть окончательный крах. С этой целью он задумал большой переход через степи в его родную станицу Алтай. Там Чихачев надеялся пополнить отряд за счет родни и богатых казаков, косо смотревших на власть. Чихачев объявил о походе всему отряду.

— Пройдемся по улусам, нагуляемся досыта, — говорит он. — А чего тут ожидать? Тут ожидать нечего!

Повстанцы, воодушевленные его верою в скорые перемены, были не прочь попытать свое счастье еще раз. В их возбужденных голосах слышалось явное нетерпение ехать, но Чихачев, потирая руки, говорил им:

— У нас тут осталось дельце. Вот доделаем и айда гулять по степи.

— Не темни. Говори прямее, — сказал ему Сашка.

— Должок отдадим одному казаку.

Чихачев засмеялся, но все поняли, что предстоит что-то важное, и решили, что атаману виднее — должок так должок.

Пьяной гурьбой вкатились в низкую избу Григория Носкова. Григорий был дома один, собирался ужинать: на столе дымились щи.

— Чего надо? — настораживаясь, спросил он.

— Извините, господин милиционер, — сказал Чихачев, похабно виляя бедрами, и резко оттолкнул глиняную чашку со щами. — Проститься с тобой, мать твою туды-сюды.

Григорий молчал, исподлобья поглядывая на бандитов. От их прихода он не ждал ничего доброго. Схватиться с ними? Но разве он одолеет их? Винтовка и наган висели на гвозде над кроватью. А Чихачев как раз и оказался между Григорием и оружием.

— Соловьев пожалел тебя. А мы вот пришли, — продолжал Чихачев. — Нам с тобою свиней не пасти. Но ты должен сказать, почему нарушил присягу.

— Ны. Я не давал присяги, — сказал Григорий. — Прощения просим!

— Это еще хуже, что уклонился. Как же ты самовольно покинул отряд? Вот и ответь мне.

Григорий понимал, что оправдываться бессмысленно, они явились расправиться с ним и расправятся, им сейчас не помешает никто. Только бы не пришла жена, плохо будет с ней, если увидит, как его мучают.

Сашка снял винтовку с гвоздя, щелкнул затвором, заглянул в ствол:

— Оружия не чистишь, фараон.

— Повесь на место, — сказал Григорий. — Это государственное оружие. За него отвечать придется.

Сашка вызывающе рассмеялся, ему хотелось поговорить с Григорием еще, но Чихачев опередил Сашку:

— Кого охраняешь, Григорий? Ну говори, говори. Тут все свои.

— Закон охраняю.

— Ишь ты! И, к примеру, в меня пальнешь?

— Ежели заслужишь.

— А мы решили сдаться по-хорошему! — усмехнулся Чихачев.

— Вот и ладно.

— Ты знаешь, кто мы такие? — задирал его Чихачев.

— Люди.

— Не, — возразил Чихачев. — Мы бандиты, а ты чистый, ты хорошенький теперь. В милиции служишь.

— Соловьева хочу повидать, — после минутной паузы глухо проговорил Григорий.

— Нету Соловья, улетел Соловей, один Соловьенок остался. — Сашка ткнул себя пальцем в грудь.

Григорий не слушал Соловьенка. Он повторил Чихачеву, что хочет встретиться с атаманом. Они друзья, давно не виделись, им есть о чем потолковать. Что до Григория, то ведь он не ходил с оружием против банды.

— Все понимаем, — тяжело роняя слова, сказал Чихачев. — Но как у тебя повернулся язык назвать нас бандой?

— Не трогайте оружия!

— Что попало к нам, то пропало, — рассудил Чихачев. — А мы тебе расписочку дадим. По всей форме. Ну, адъютант! — обратился он к Сашке. — Карандаш сюда и бумагу!

— Нету карандаша.

— Значит, беги к мадаме. А Григорий расскажет, пошто казачьим званием пренебрег. И еще желаю знать, будут ли нам какие уступки.

— Я не Совнарком, — буркнул Григорий.

— Вот и дошлый ты, и ненавидишь меня. А зря. Я ведь к тебе, как поп, грехи отпустить пришел. Душой просветлеешь, дурье!

Размахивая плетью, Чихачев ждал смеха. Но его остроумие не нашло поддержки. Хакасы не уловили в его словах иронического оттенка, они по-прежнему стояли перед ним полукругом, вялые и скучные, бессмысленно хлопая красными от запоя и бессонницы веками.

— Ты мне никто, — сказал Григорий Чихачеву. — Мне нужен Иван Николаевич. Где он?

— Вот, видишь, какой ты несговорчивый! — обиделся Чихачев. — А я тебе не враг. Ну да хватит мыть зубы, пора и за дело. Снимайте-ка, ребята, штаны с милиции, кладите ее, родную, сюда, на лавку!

Это бандиты поняли. Всею ватагой бросились на Григория. Сшибли подножкой, распластали на нем рубаху и порты. Он извивался, пытаясь выскользнуть из цепких рук, но его прижали, стиснули и, тяжело дыша, уложили на лавку. Чтоб не вздумал кричать и криком своим смущать прохожих и соседей, в рот ему забили его же шапку, а чтоб не бился, накрепко скрутили ремнями.

— Так его, — сказал Чихачев, отряхивая френч.

Григорий лежал на животе, свесив с лавки лохматую голову, его лицо было багровым от натуги, глаза округлились и готовы были вылезти из орбит.

— Случай деликатный, — заметил Сашка с порога. В руках у него была ученическая тетрадка и карандаш.

— Садись да пиши, — приказал Чихачев. — Расписка, значит, ему от меня, командира добровольческого отряда…

— Добровольческого, Павел Михайлович?