Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Поверил я им.

Оказывается, Ефрем все же заподозрил неладное и позвонил из Ужура в Ачинский боерайон. Просил учинить проверку документов у двух конных, приметы которых сообщил. Почему звонил именно в Ачинск? Да потому, что этих двух видели на ачинской дороге.

В тот же день Заруднева и Ефрема принял Итыгин. Ему, широкому в кости мужчине, было тесно в маленьком кабинете с письменным столом и этажеркою. Он говорил извиняющимся тоном:

— Тут и работаю. Уезд громадный, а кабинет — видите сами.

Он принялся рассказывать им о наболевшем. В Усть-Абаканском ничего не знают о положении на местах. Инструкторы уисполкома не выезжают в дальние улусы — нет лошадей и денег для оплаты наемного транспорта. Приходится жить в отрыве от трудящихся. Такая же беда и у уездного комитета партии. Цепляемся за любого прибывшего с мест работника, чтоб получить нужную информацию. А люди, как известно, бывают разные, такого наговорят, что зайдет ум за разум.

Георгий Итыгин был человеком действия. Ему хотелось на места, чтобы с ходу решать наболевшие вопросы, разъяснять политику партии, организовывать народ на коллективную, дружную работу. Он и здесь, в уездном центре, ежечасно и ежеминутно делал нужные дела, но этого ему было мало, его крупная бритая голова с выпуклым лбом хотела вобрать в себя весь уезд с людскими заботами и чаяньями, в этом стремлении был он весь.

— На тракте убит почтарь, — сказал Заруднев.

— Я знаю, — Итыгин откинулся на высокую спинку стула. На его круглое очкастое лицо набежала тень.

— Что делать? — Заруднев вопросительно посмотрел на председателя.

— Как что? Искать убийц.

— Соловьев, — сказал Ефрем.

— Тогда искать Соловьева. Прочитайте-ка, товарищи командиры, вот этот любопытный документ, — Итыгин вынул из папки и положил перед Зарудневым листок из школьной тетради, исписанный неустойчивыми буквами.

«Товарищ Итыгин.

Мы, партизаны, просим вас пояснить нам небольшое недоразумение. Мы ведем мирные переговоры, а вместе с тем вы допустили покушение на жизнь командира Соловьева.

Этим вы ничего хорошего не сделаете для себя. Почему? Да потому, что этим обостряете партизан и даете пример не к выходу партизан, а хуже обостряете против себя.

Но мы просим, чтобы вы все-таки яснее доказали нам, какие условия нашего выхода ко власти.

Мы будем согласны на нижеследующие условия:

1. Чтобы все вооруженные силы с этого района удалить.

2. Чтобы не было личных счетов между нами и вами, то есть стоящими у власти людьми.

3. Чтобы не было порока и пятна на нас (бандитизм), а такое же право голоса, как и у всех граждан РСФСР.

Мы говорили и говорим, что нас загнали в тайгу личные счета и через это приходится теперь бродить по тайге и спасать свою жизнь, а если бы этого не было, личных счетов, то и не было бы банды.

Ответ можете дать любому населению, где бы мы могли получить.

Командир партизанского отряда Чихачев»

— Такое вот письмецо, — сказал Итыгин. — Личные счеты, о которых они пишут, не дают основания убивать людей. А кое в чем мы виноваты. Сейчас я познакомлю вас с одним нашим товарищем, если он уже подошел. Ну и личность! — И, помедлив, добавил: — Но весь в прошлом!

Итыгин на минуту вышел из кабинета и вернулся с коренастым мужчиной в английском френче и фуражке полувоенного образца, которую он не снял, а лишь поправил на голове. Шурша кожею брюк, он подошел к командирам и представился:

— Дышлаков, — и раздвинул плечи. — Могу оказать посильную помощь, как я тут вырос и герои сражались под моим руководством.

— Действительно так было, — подтвердил Итыгин, протирая очки. — Но, товарищ Дышлаков, согласись, ты наделал много ошибок.

— А уж это поклеп! Никаких ошибок не имею, как советска власть мне много дороже родной матери!

— Соловьевцы убили почтаря.

— А я вам что толковал? — Дышлаков недоуменно посмотрел на председателя. — А вы нянчитесь с гадом!

— Убийства могло и не быть, — продолжал Итыгин, — если бы Соловьев сложил в Чебаках оружие.

— Как знать, дорогой товарищ Итыгин, — возразил Дышлаков. — Как знать. О!

— Теперь вот сидим и думаем, как исправлять вашу ошибку. Именно вашу.

— Чего с Соловьевым цацкаться! Всех бандитов выловитя — и к стенке!

Это упорство не понравилось Итыгину. Заслуженный человек не должен мешать советской власти. Люди уважают его, но теперь другие командиры, вот они, и им все права, с них весь спрос. Виновность любого гражданина республики определяет суд.

Распрощавшись с Дышлаковым, Итыгин снова вернулся к письму. Бандиты намерены выходить из тайги. Поняли всю бессмысленность своего сопротивления власти.

— Меня озадачила подпись Чихачева, — сказал Итыгин. — Почему он командир?

— Да, да, да! — отозвался Заруднев. — Почему?

— Если Соловьев убит, мы бы уже знали.

— Соловьев проследовал в сторону Ачинска, — сообщил Ефрем.

— Бежал? Так тому и быть, — Итыгин на прощание подал руку Ефрему и Николаю.

Полина много читала. Еще в Ужуре, в дни вынужденного безделья, стараясь скоротать время, она осилила тургеневскую повесть. А здесь, в Усть-Абаканском, записалась в школьную библиотеку и сразу взяла несколько книг. Она читала допоздна, особенно в те тревожные вечера и ночи, когда Николая не было дома. А это случалось часто, куда чаще, чем в Киселевске.

Когда она пересказывала Николаю прочитанное, он, радуясь за нее, в то же время искренне сожалел, что давно не держал в руках книгу. Это было тем более обидно, что вся страна садилась за буквари. И он говорил Полине, улыбчиво поглядывая на нее:

— Скоро буду читать и читать!

Но из улусов и сел уезда приходили неутешительные вести, они звали Николая в поездки, и он в любое время суток седлал коня, своего сильного, на редкость выносливого Буяна, и пропадал надолго. Среди хакасов у него появилось множество знакомых и друзей. Он дорожил этой дружбой, с удовольствием вспоминая, как впервые попал в хакасское жилье.

Когда Николай ехал с Тудвасевым в Усть-Абаканское, у них не было проводника. Хоть степь и открыта взору, в ней можно заблудиться. Иной раз останавливались на развилке дорог и долго гадали, куда ехать. Местные жители не все знали русский язык, а кто и знал, тот не всегда стремился к общению с русскими, запуганный баями и бандитами.

В одном улусе они завернули к чабану. Нищая изба, куча детей, шарахнувшихся по углам при виде незнакомых мужчин с оружием. Взрослые и те запереглядывались вдруг, когда Николай попросил их показать, как выехать на дорогу.

Но среди детей здесь оказался карапуз полутора, а может, и двух лет. Николай угостил его сахаром, поднял под самый потолок и стал играючи поворачивать лицом то в одну, то в другую сторону. С испуга или, наоборот, с радости карапуз окатил Николая. Это привело в замешательство всю семью, но когда Николай расхохотался и сказал, что теперь ребенок станет его крестником, счастью хакасов не было предела. Чабан по буграм и логам проводил их на проселок, приглашал заезжать еще и еще.