Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Я знаю тебя, — сказал он кавказцу. — Будем играть в очко.

— Карашо, один мамэнт, — Гоглоев неуловимым движением фокусника вынул из кармана колоду карт. — Я биль богатый кинез, это правда.

— А поручик Михаил Петрович никогда не играет старой колодой. Она бывает крапленая, — подсмотрев сквозь дыру в простынке, наставительно сказала старушка.

Гоглоев не выдержал:

— При чем колода? Где новый взять? Давай новый! Тыщу рублей плачу! — кричал он старушечьему глазу. — Ах, у тебя нет новый! Тогда уходи, мадам!

— Не шурши, мумия! — устраиваясь напротив князя, зевнул горбоносый.

Игра не поклеилась сразу. Князь тасовал карты с отменной быстротой и странным образом: сперва сыпал листы в одну сторону, затем делал все в обратном порядке. Иван слышал, что есть игроки, которые при растасовке могут вернуть колоду в ее изначальное положение, и он сказал князю:

— Карты сдаю я.

— Нэт, — чирикнул Гоглоев. — Туз выше десятки.

Во время игры блондинка, вытягиваясь в нитку, заглядывала в карты Соловьева. Иван заметил это, но смолчал. Даже тогда, когда она стала говорить князю тарабарщину на условном языке шулеров, Иван не сказал ей ни слова.

Но, неудачно набирая себе очки, Гоглоев передернул карту и сорвал банк. Чирикая, сунул за деньгами тонкую, просвечивающую насквозь руку с дорогим перстнем на мизинце.

— Погоди! — Иван опередил его, накрыв деньги широкой ладонью.

— Хочишь получить с мэня? — губы Гоглоева сложились в подкову.

— Убери руку, фраер! — прошипел горбоносый, щелкнув пружиной складного ножа.

Наблюдавший за игрою Мирген поднялся, разминая затекшие суставы, и в бок горбоносому туго уперся черненый ствол нагана. Блондинка взвизгнула, словно ее ущипнули за больное место, и вызвала на себя укоризненный взгляд Гоглоева.

— Они нэ станут стрэлять, — сказал князь. — Они боятся шюма. Они на хотят в мэлицию.

Гоглоев, пощелкивая языком, терпеливо ждал окончательного решения, которое должен был принять его соперник. Гоглоев рассчитывал на великодушие Соловьева. Но Иван был неумолим, он не любил шулеров, хотя сам мог выкинуть номер почище.

— Мои деньги, князь, — не повышая голоса, сказал он.

— Ващи? — с удивлением произнес Гоглоев, остановив круглые, как у совы, глаза.

— Мои. Все, до копейки.

— Ах, если они ваши, то и бери их, дорогой! — немного подумав, рассудил князь и, обращаясь к блондинке, добавил: — Он кароший чэловэк, а карощему чэловэку проэграть нэ жялко.

Сунув деньги в карман, Соловьев направился к своему прежнему месту. Мирген неторопливо потянулся за ним. Из-за простыни вдогонку им прочирикал кавказский князь:

— Ми нэ обижаэмся. Прыхады ишшо! На одну пульку, вах!

Село Усть-Абаканское раскинулось в типчаковой степи на берегу реки Абакан, впадавшей в Енисей двумя верстами ниже. На реке уже заметно зеленели тополевые острова, а окрест села не было ни деревца, ни кустика, как, впрочем, и в самом селе. Лишь клочкастый пикульник темнел среди ярко-зеленой травки, на которой паслись овцы и кони.

На улицах было пыльно. Космы серой пыли висели на стенах рубленых домов, на штакетнике. Посреди небольшой площади, задохнувшись в той же пыли, стояла убогая, беспризорная церковушка с маленькими крестиками наверху.

Когда ходок с разворота подвернул к дому, занимаемому штабом эскадрона особого назначения, из скособоченных ворот выскочил Заруднев. Он стремительно подлетел к ходку и выхватил из плетеного коробка Полину. Николай стал без останову кружить ее и отпустил лишь тогда, когда она, нарочито надув губы, пожаловалась ему на трудную дорогу. И то он не повел ее в их новую квартиру при штабе, где Полина смогла бы лечь и отдохнуть, а поволок в конюшню показать ей коня.

— Его зовут Буян. Теперь я езжу на нем! — сказал он с мальчишеской гордостью.

Конь был высокий и ладный. У него была сухая, породистая голова с бархатистым храпом и довольно широкая рыжая грудь. Полина ничего не понимала в лошадях, но Буян ей понравился с первого же взгляда, о чем она не преминула сказать Николаю. И только сейчас, уже выходя из пригона, Заруднев вдруг спохватился:

— Как посмела приехать?

— Так и посмела, — улыбчиво ответила она.

А у рубленного из толстых бревен крыльца штабного дома Заруднева поджидал командир ужурского эскадрона Ефрем. Осыпанный пылью с головы до ног, он снисходительно поглядывал на молодую супружескую пару и посмеивался в усы. Откуда-то появился Егор Кирбижеков, щелкнул каблуками:

— Мы здесь, товарищ командир!

— Вижу, — сказал Николай жене. — И молодцы, что здесь!

Через какие-то минуты Полина блаженно раскинулась на мягкой постели, радуясь встрече с мужем и тому, что он жив. Николай же, оставив ее отдыхать, прошел в штабную комнату, где над картою-двухверсткою нахохленно сидел Ефрем.

— Ну, рассказывай, — подсел к столу Николай.

— На границе наших боевых районов, — Ефрем ткнул пальцем в карту, — ограблена почта, убит минусинский почтарь. Другой почтарь кинулся в кусты, это его и спасло.

— Вон как! Кто же убил?

— Предположительно — соловьевцы. Есть сведения, что полных два дня они пробыли в Озерной и исчезли после грабежа.

— Ушли в тайгу? — спросил Николай.

— Вроде бы, — ответил Ефрем. — Степь прочесана до самого Усть-Абаканского. Ни одна чабанская изба не оставлена без внимания. А где дядя?

— Сейчас будет.

Действительно, дверь распахнулась, и в комнату влетел запыхавшийся Тудвасев. После объятий он тоже плюхнулся за стол.

— Упустили Соловьева, — сказал ему Николай. — Теперь нужно ждать, когда снова окажутся в степи.

— Нам надо сюда, — показав пальцем на подтаежные села, сказал Тудвасев.

— Дядя прав. Если не всему эскадрону, то хотя бы взводу нужно постоянно присутствовать в Июсском боерайоне, — сказал Ефрем. — Из Усть-Абаканского не достанешь Соловьева, товарищ Заруднев.

— Это я понимаю, — проговорил Николай. — На перебазирование эскадрона нужно согласие укома партии. В другом конце уезда зашевелились кулаки. Сегодня иду к Итыгину, изложу свои соображения.

— Слушай! — спохватился Ефрем. — Ты посылал за женой?

— Нет, — сказал Николай удивленно. — Сам собирался съездить.

— Я так и думал! — Ефрем шлепнул себя ладошкой по колену. — Один, значит, русский, рыжеватый, в папахе…

Николай не дал ему договорить:

— В куртке? А нос какой?

— Да вот такой, — показал Ефрем.

— Это и есть Соловьев!

— Да брось ты!

— На виду воротник рубашки. Две пуговицы или три.

— Точно, товарищ Заруднев. Почему ж, думаю, они не заехали за Полиной…

— Да ты что! — воскликнул Николай.

— Про нее они спрашивали.

— Ненадежный ты человек, — сказал Николай. — Вот и поручи тебе женщину!