Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Тем не менее, всадники из-за ворковавшей на перекатах реки долго наблюдали за улусом. И лишь когда окончательно убедились, что подвоха здесь быть не должно, стали высматривать брод. Его обнаружили неподалеку по не успевшим просохнуть следам от телеги на этом берегу реки: кто-то недавно ехал в тайгу.

Молча, зыркая по сторонам, свернули в раскаленную зноем улицу. Было безветренно, и густая пыль, поднятая лошадиными копытами, тут же тяжело садилась на придорожную мураву.

— Гляди-ко! — остановил коня Григорий.

На глинистой завалинке одного из домов голова к голове томились на солнце два старых хакаса, они были в подшитых кожею разбитых валенках и в нагольных полушубках. Услышав конский топот, старики разом приподнялись на локтях, затем спустили с завалинки короткие ноги и, трубочкою раскрыв беззубые рты, стали наблюдать за всадниками.

Долго не раздумывая, Иван направил коня к ним. Старики не шелохнулись при его приближении, нисколько не удивились ему, не обрадовались и не огорчились — видно, всего повидали на своем веку. Иван спросил их, черешком плетки показывая на перекошенную, неплотно прилегавшую к косякам дверь дома:

— Кто есть?

Старики запереглядывались, они не поняли его. Один из них, тот, что повыше и похудее — кожа да кости — нерешительно, словно примериваясь, сказал:

— Вина нету. Арьяна бог миловал.

— Не о том спрашиваю, дед! — нетерпеливо оборвал его Соловьев. — Кто, говорю, есть?

— Вина нету. Обоз большой был, все попил. Где арьян взять?

Айраном, или арьяном, зовут у хакасов по-особому сброженное молоко, утоляющее не только жажду, но, в известной степени, и голод. Иван любил освежиться айраном, когда наездами бывал у инородцев. А бывать прежде в улусах случалось: у отца терялись то овечки, то корова, приходилось носиться по степи, искать.

Старики опять переглянулись, как бы договариваясь, что не отступят от сказанного, затем высокий не спеша поднялся, потирая выступы коленей, и вразвалку пошел в дом. В руках и в карманах его полушубка ничего не было. Он быстро заговорил со своим сверстником, невозмутимо сидевшим все в той же позе, сперва по-хакасски, затем сказал ему на ломаном русском языке:

— Зачем сидим? Кого ждем? — и сердито сплюнул через пеньки искрошенных зубов.

Чтобы попугать стариков, Иван сунул руку в кобуру. Те уловили это короткое движение, не сулящее им ничего хорошего. Но высокий не сдавался — очевидно, у него и в самом деле ничего из спиртного не было.

— Тебе надо арьян, мне надо арьян. Где взять арьян?

Макаров почувствовал, что Иван занервничал и что ему ничего здесь не добиться:

— Оставь. Спроси про обоз.

Высокий опять не понял, но оскорбился, сердито заводил глазами, старался, однако, не задорить конных, которым, конечно же, ничего не стоило пальнуть в него:

— Зачем обоз? Нехорошо говоришь!

Кое-как выяснили, что случилось в улусе. Вчера вечером прошел обоз на Чебаки, везли муку и гречневую крупу. Наверное, для детдома, который недавно открылся в доме Иваницкого, со всей округи стянули сюда малолетних беспризорников. Подводы, как всегда, охранялись красноармейцами, были здесь конные, были и пешие.

— Нас боятся, — заметил Соловьев.

— Спроси, сколько человек, — по-прежнему оставаясь на дороге, подсказал ему Макаров.

Задача оказалась не из легких — старики не умели считать. Иван загибал палец за пальцем, и старики согласно кивали ему головой и тогда, когда он доходил до десяти, и когда перевалил за пятнадцать. Так с ними договориться было нельзя. Тогда Иван попросил стариков очертить то место, которое занимали подводы.

Высокий суковатой остроконечной палкой начертил круг возле своего дома и еще больший круг у соседской избы. Прикинули, сколько запряженных телег и верховых коней могло уместиться на такой площади, и получилось, что не менее десяти. К возницам и конным нужно было прибавить пеших красноармейцев, которые не имели отношения к этим кругам. В общей сложности вышло, что людей было около полувзвода.

Ведя свои примитивные подсчеты, Соловьев не мог понять, что в данном случае нужно Макарову. Ну были здесь какие-то люди, проехали, давно уже в Чебаках. И продукты, пожалуй, успели съесть беспризорники. Так к чему все это? Однако спрашивать Макарова он не стал, посчитав столь тщательную разведку обыкновенной причудой страдавшего подозрительностью их благородия.

За улусом началась в голенастых камышах и потянулась вдоль реки ломаная лента смородиновой поросли, засыпанной песком и заваленной в половодье черными корягами, вывернутыми пнями и мелким сором. Иногда полоса редела, уткнувшись в ржавое болотце или мшистый кочкарник, и всадники ехали здесь по грязи, слышалось частое побулькивание, и крупные брызги летели из-под копыт.

Вскоре речка раздвоилась, через один рукав было переброшено поваленное дерево, оно служило людям мостком, другой рукав был длиннее и шире, он круто отвернул вправо, а влево пошли желтые горы со щетиной травы и мелкого таволожника в уступчатых расщелинах. Осмотревшись, всадники повернули направо, где и без того долина сжималась, а горы Арга Алты падали к реке отвесно. Там и сям попадались треугольники голубоватых осыпей, покрытые пятнами лишайников.

Остановились под выступом скалы. Отсюда были видны крутые крыши улуса Половинка. К этой деревушке и вела разбитая колесами чебаковская дорога. Макаров быстро взглянул на карту и улыбнулся уголком рта:

— Вот она, настоящая красота! Самое лучшее место для засады. Я ведь, Иван Николаевич, не случайно просил тебя посчитать обозников. Не последний же обоз прошел вчера. Пойдут такие обозы и через неделю, и через месяц. Они — к скалам Арга Алты, а мы тут как тут. Продукты были ваши, стали наши. К тому же, батенька мой, добудем кое-какое оружие. Винтовочки и карабины-с.

— Грех оставлять детишек без хлеба, — потупился Григорий.

— Грех, говоришь? А что поделаешь? — жестко сказал Иван, выпрямляясь в седле.

— Перехватим обоз именно здесь, — Макаров показал вниз на теряющуюся в кустах дорогу. — Бой отвагу любит.

Соловьев одобрил план операции. Ему нравилось все, что предельно просто, над чем не нужно ломать голову. Он рассчитывал не столько на военную хитрость, сколько на грубую силу, на численный перевес в бою. Атаман потянулся к Макарову и заглянул в карту:

— Чо ворожить! Подкараулим, лупанем всем отрядом — и точка.

— Вроде бы ни к чему, — вслух размышлял Григорий. — Дети…

— Ты что? — складывая карту, сощурился Макаров.

Григорий несколько помедлил с ответом, затем откровенно сказал, что думает на этот счет. С Дышлаковым можно и повоевать, тут еще неизвестно, кто более прав, он или Соловьев. Но чтобы идти в целом против советской власти, такой затеи Григорий не поддерживает. Одно дело, что раздавят, как комаров, а другое — какой в том смысл? Разве батюшка-царь и Керенский были чем-нибудь лучше?