Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Без удачи. Ны.

— Верно, — всей пятерней почесал затылок Дмитрий.

Григорий вдруг размахнулся, с силой воткнул топор в бревно и вплотную подошел к комбату с видимым раздражением. Он не стал ждать, когда комбат заговорит снова, и начал сам, странно подрагивая смуглою кожею щек:

— Держишь, поди, на уме, не пустил ли я в штаны со страху? Как же! Оно ведь и страх был, конечно, но более страха — сомненье. Все думал, зачем в девятнадцатом в партизанах ходил, жизни своей не жалел. А чего выгадал? Свободу? Так в пузе у меня завсегда свободно было, в пригоне — тоже. Как ходил прежде батрачить к Автамону, так и теперь хожу, ны!

— Неправда, Григорий! — резко оборвал его Дмитрий. — Ты сам знаешь, что это неправда! Кто тебя за человека считал, кто за тебя заступался при царе?

— Общество заступалось. И теперь оно не допустит напраслины, ежели чего.

— Теперь сама власть за тебя. Твоя она, Григорий.

— Ны. Пошто ж она супротив Ваньки? Он ить ровно такой, как я?

— Такой да не такой, — сказал Дмитрий.

— А какой же? Рыжий? Беспутный? Так это сыздаля…

— Сам знаешь. Под Половинкою сколько людей он угробил! Сколько семей осиротил!

— Я его отговорить надеялся, да не вышло. Голову он потерял. В есаулы себя произвел, а этого офицеришку поганого — в полковники.

— Макарова? — быстро спросил Дмитрий.

— Кого ж боле.

— Вот правильно рассуждаешь! Только извини, не верю тебе, как верил прежде, — мутно глядя на Григория, признался комбат.

— Эдак оно, пожалуй, и правильно, — вздохнул Григорий, наблюдая за коршуном, кружившим высоко в белесом небе. — Какая же мне теперь вера! Ты что, у тебя целый батальон охраны.

— Нет, ты погоди. Ты скажи по существу вопроса.

— Ничего не скажу, потому как сам не знаю! Не во всем разобрался, комбат. А касательно Ивана, так он стал мстить. Ну, обидел тебя Дышлаков, посчитайтесь один на один…

— А Макаров? — спросил Дмитрий.

— Погоны вернул, орла царского посадил на знамя.

— Компания у тебя, — раздраженно передернул плечами Дмитрий.

— Была да сплыла.

Они снова трудно молчали. Григорий думал, что еще сказать комбату. Вроде бы выплеснул все. Раздосадованный Дмитрий сунул в рот подвернувшуюся под руку травинку. Его не покидала мысль о посылке агитатора в банду. Но кого пошлешь?

— А если я съезжу к Соловьеву? — вдруг спросил Дмитрий.

— Убьют, — сплюнул Григорий.

— А если все-таки нет?

— Ны.

— Ладно. Где была банда?

— А вот погляди, — Григорий присел на корточки и пальцем принялся чертить на песке. — Была, да теперь ее там нету.

Дмитрий достал из походной сумки и развернул перед ним карту:

— И все-таки покажи. Где?

Григорий сощурился и довольно быстро нашел на карте Черный Июс, нашел Чебаки, затем через Половинку провел ногтем прямую линию до Азырхаи. На какое-то время он озадачился — на карте не был обозначен охотничий домик Иваницкого. Но прикинув направления знакомых логов, ведущих к домику, Григорий уверенно показал:

— Тут.

А еще он сказал, что для окружения банды мало батальона, нужен, пожалуй, полк. Да и при такой силе соловьевцы успеют сняться с любого стана и уйти — караулы у них повсюду, а лазутчики во всех селах и улусах. Чтобы накрыть бандитов, нужно использовать их же прием: устроить засады сразу в нескольких местах, конечно, сделать это в канун операции, а потом банду шугануть и загнать в капкан.

Григорий говорил жарко, все более увлекаясь, затем вдруг осекся и сник:

— Да что я тебе говорю! Ты думаешь, Ванька подослал меня со своим планом?

— Да ну тебя! Надоел! — отмахнулся Дмитрий. Он уже решил, что теперь непременно поедет в банду. Если и не уговорит соловьевцев — а в свои ораторские способности он не очень-то верил, — то хотя бы понаблюдает жизнь банды, установит ее сильные и слабые стороны.

— Ох, и рискуешь, комбат! — покусывая губы, предупредил его Григорий. — Ребята у Соловьева серьезные. Жуть.

— Я поеду.

Из задуманной им операции Дмитрий теперь уже не делал секрета. Пусть знают соловьевцы, что он отправляется к ним один, без прикрытия. Едет не для того, чтобы воевать, а по-хорошему договориться о мире. Наверное, Соловьеву уже порядком надоела волчья участь, о рядовых бандитах и говорить нечего.

Ординарец Костя узнал о предполагаемой поездке комбата — попросил взять с собой. Дмитрий отказал наотрез, дал понять, что не имеет права подвергать смертельной опасности Костину жизнь, это — его затея, ему, в случае чего, и страдать. Но Костя не отступился так просто. Явившись с репетиции, он решительно вошел в комнату к комбату и сказал:

— Одному ехать нельзя. Татьяна Автамоновна не советует.

— Разболтал, — оторвавшись от писанины, с легкой укоризной сказал Дмитрий. Но ему было в общем-то приятно, что Татьяна знает о предстоящей его поездке. Как-никак, а едет он в самое логово врага. И, может быть, не вернется.

Утром Дмитрий на скрипучем пароме переправился через реку и, с наслаждением дыша знобким холодком, пахнущим горной водою, пустил дончака по берегу. Конь нетерпеливо просил повод, ему хотелось поскорее на вольный простор степи, но Дмитрий придерживал его — дорога предстояла дальняя.

Проехав с полверсты, комбат свернул на тропку, ведущую в осиновый лог. Тропка размашисто скользнула вниз и вывела к бившему из-под скалы прозрачному ключу. Дмитрий сошел с коня, чтобы отпустить у седла подпругу и дать дончаку напиться. В ту же секунду он услышал нарастающий перестук копыт у себя за спиной и в облачке легкой пыли увидел на пригорке Татьяну. Она была на своем Гнедке, одета так же, как и при первой их встрече. И тот же солнечный нимб сиял вокруг ее головы, а глаза смотрели строго и неподвижно.

— Решила предупредить! — крикнула ему она. — Ты должен вернуться.

— Почему? — спокойно опросил он.

— Так нужно.

Дмитрий не нашелся сразу, что сказать ей. А она продолжала, тяжело дыша:

— Пристрелят тебя. Какая от этого польза?

Дмитрий редко менял принятые решения, и здесь он нисколько не поколебался. Лишь поездка в одиночку могла принести успех. Пусть из банды уйдет хоть один бедняк, и то Дмитрию стоит ехать.

— Хочешь испытать Ивана. Так ему терять нечего. Он будет стрелять и не промахнется, — теребя повод, сказала Татьяна.

Она говорила в общем-то все правильно. Она делала это если не из чувства сострадания к Дмитрию, то из любви к Ивану. Потому в сердце Дмитрия занозой вошла ревность. И он сказал, обличая ее:

— Он был у тебя!

— Ну и что? — с ледяным спокойствием спросила она.

— Я хотел сделать, как лучше!..

— Чтоб предала Ивана?

Дмитрия бесило, что она называла Соловьева по имени, хотя он и понимал, что это идет еще из детства.

— Теперь ему высшая мера, — сказал Дмитрий.