Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Самовар вскипел. Чай пили в штабной комнате. Кроме Ивана и комбата за столом сидели Макаров и Настя. Макаров был в шинели нараспашку, он больше молчал, уткнувшись в свою кружку сосредоточенным взглядом, словно видел ее впервые и обязательно должен был до тонкостей рассмотреть. Иван был тоже немногословен, крякал по-сибирски, делая крупные, обжигающие глотки, то и дело вытирал испарину, выступавшую на лбу.

— Обещают жизнь, — вскользь бросил он Макарову.

Начальник штаба отхлебнул чай и скептически ухмыльнулся. Стоило ли, мол, устраивать кровавую баню, чтобы вот так завершить все. Не таким прежде представлялся Макарову атаман, а то давно был бы поручик в Монголии. А потом ведь что такое — сохранить жизнь? Согласиться на пожизненное тюремное заключение? Так уж лучше помереть от пули в чистом поле, как поется в известной песне. Вот если бы чекисты дали гарантии предоставить всем полную свободу, тогда еще можно было подумать, выходить из тайги или нет. И то — чего стоят чекистские гарантии!

Это и многое другое прочитал Соловьев в недвусмысленной макаровской ухмылке. И сразу же заверил Макарова в своей нерушимой твердости:

— Не вышло у нас, полковник. Окончательного договора не получилось.

Дмитрий посмотрел на примолкшего офицера. Серое в красных пятнах лицо Макарова оставалось неподвижным, словно высеченным из камня.

— Налить, господин полковник? — спросила Настя, желая лишний раз подчеркнуть перед гостем высокое положение Макарова. Она прекрасно понимала начатую атаманом игру и подыгрывала ему.

— Будьте добры, Анастасия Григорьевна.

Дмитрий видел, что Соловьев при своем сильном, волевом характере все же находится под влиянием этого хитрого, изворотливого офицера, который, разумеется, не поддастся ни на какие уговоры, не затем он пришел в банду. Нужно посеять между ними раздор, как-то поссорить их, столкнуть лбами.

— Покажи мне своих людей, Иван Николаевич, коль уж обещал.

— Что их смотреть? — Макаров отставил кружку и медленно поднял стальные глаза. — Люди как люди.

— Пусть посмотрит, — сказал Соловьев. — За посмотр денег не берут.

— Надо ли, господин есаул?

— Не жалко! — упрямо проговорил Соловьев, давая понять комбату, что последнее слово все-таки остается за атаманом.

Но Дмитрий сделал вид, что ничего не заметил, и сказал с шутливым простодушием:

— Кто у вас главный? Кого слушать?

Его ход мгновенно разгадал Соловьев, которому явно не понравилась лукавая речь комбата:

— Ты брось! Оба мы главные.

Макаров, неохотно обойдя поляну, собрал людей у крыльца, их было мало, меньше десятка. Оборванцы с любопытством поглядывали на Дмитрия, особенно на его новенький зеленый френч с красными клапанами и петлицами.

— Торопись, Горохов. Нам некогда, — сказал Соловьев.

Дмитрий охватил взглядом пеструю толпу бандитов.

Облизнул сухие губы и заговорил отчетливо, стремясь, чтоб его слова по возможности дошли до всех.

— Граждане, не пора ли вам домой, там вас ждут. Возвращайтесь к семьям. Не бойтесь, советская власть не обидит.

— По головке погладит! В тюрьме! — насмешливо прокричал Соловьенок. — Идите, граждане, идите!..

— Она разберется, кто виноват. Зря не посадят, вот честное слово!

— Катись-ка ты, комиссар, в пим дырявый! — снова крикнул Сашка, вываливаясь из толпы.

— Пора, пора заканчивать, батенька мой. Спешим, — сказал Макаров, направляясь к ожидавшему его иноходцу. — С богом!

— Граждане!..

— Кончай, батенька мой! Хватит!

— Граждане! О вас же заботимся! К вам душою вождь всемирного пролетариата, дорогой наш товарищ Ленин! Он призывает вас сложить оружие, как вы идете супротив своей же власти! Вы понимаете? Власть-то ваша, она вам заступница, так зачем же ее обижать? Ну?

— Уж и задачу ты им задал! Ломали бы себе головы, да, к счастью, они не понимают по-русски, — зло оглянулся Макаров.

— Врешь ты, офицер! — донеслось из толпы.

Иван соскочил с крыльца:

— Кто сказал? Ах, энто ты, Каскар. Никак захотел схлопотать пулю! Значит, опять за свое!

— Подумайте, граждане, куда вы попали! — крикнул Дмитрий.

Сашка вплотную подошел к нему и заговорил, подбоченясь:

— Июсы наши по договору. Ну, а прежде того, чтоб всем снисхождение и свободу. Будто ничего не было промеж нас!

— Так не получится, однако! — не своим голосом воскликнул Дмитрий. — Забыли трупы у Половинки?

— Мстить будешь? — издали бросил Макаров. — Чего ты с ним возишься, господин есаул? К стенке его! К стенке!

— Тихо! — Соловьев поднял руку. — Ишь какое пиво мы с тобой заварили. Не расхлебаем, комбат. Говори с людьми подобру!

— Не по носу вам мои слова? — в запальчивости продолжил Дмитрий. — А кто людей пострелял, гады! Вы постреляли! И какой же вам теперь справедливости!

— Так на хрен же ты приехал? — скрипнул зубами Соловьев.

Дмитрий понял, что зарвался. Теперь бандиты уж не выйдут из тайги. И чтобы как-то поправить положение, он вполголоса проговорил:

— Амнистия будет, граждане! Вот поверьте вы мне… — и ударил себя кулаком в грудь.

Атаман мрачно взглянул на Дмитрия и подал команду:

— P-разойдись! Через час выступаем! Гостю — его коня!

Дмитрий перевел дух. Кажется, на этот раз смерть пронеслась мимо.

— Рядовых амнистируют всех! — крикнул он людям вдогонку.

Соловьев сам поехал провожать комбата. Долго рысили молча, а когда оказались на торной тропке, атаман придержал и развернул назад своего скакуна:

— Везучий ты, Горохов! Домой едешь, а тебя ведь расстрелять стоило.

— Еще не поздно, Иван Николаевич.

— Отваливай, а то пальну!

— Лучше подумай о себе и своих дружках. Может, и получишь прощение.

Атаман насмешливо зыркнул на Дмитрия:

— Сам не приду. А вы уж делайте со мной, чо хотите.

Между тем жизнь в станице шла своим чередом. Шальной ветер перемен жарко дышал встречь и пьянил казаков. Взъерошились, загоношились, ополоумели от сознания собственной силы, по всякому поводу и даже без повода собирались на сходы, где, чадя махрою и безбожно ругаясь, и проводили все свое досужее время. Может, когда б и сделали себе какую передышку от митингов и собраний, да уж больно баламутила людей падкая на самые решительные меры уездная газета. Вездесущие и дотошные ее селькоры выискивали жуликов в многолавках, яростно обличали богомолок и самогонщиц, выводили на чистую воду кулаков и подкулачников.

Читали газету от первой буквы до последней, не пропуская ни одной строчки. По ходу чтения комментировали газетные статьи, многозначительно переглядывались: не пора ли, мол, и нам всерьез заняться станичною многолавкой, не пора ли критиковать председателя Гаврилу — в других селах вон как пушат председателей, аж перья летят, а нам что, рот заткнули? Или прочитали казаки, что в одной из соседних волостей исполкомовский конюх не бережет сено, часть сена у него попадает в навоз, так всею станицей направили в свою волость протест по этому возмутительному случаю и настоятельный совет присмотреться как следует и к своему конюху, потому что таким манером можно запросто загубить всю мировую революцию.