Салли Руни - Разговоры с друзьями [litres]

И тут я услышала мамин голос. Услышала, как она говорит: здравствуйте, девушка. Она стояла перед нами. На ней было черное зимнее пальто от «Балли» и шапочка с логотипом «Адидас». Я вспомнила, что на Нике его красивое серое пальто. Они с мамой выглядели персонажами из двух разных фильмов, снятых совершенно непохожими режиссерами.

Ты разве сегодня должна была приехать? – сказала я.

Только что припарковалась, сказала она. Мы идем ужинать с тетей Берни.

А это мой друг Ник, сказала я. Ник, это моя мама.

Я лишь мельком взглянула на него, но успела рассмотреть, что он улыбаясь протянул ей руку.

Знаменитый Ник, сказала она. Наслышана о вас.

И я о вас, сказал он.

А вы и правда красивый, как она и говорила.

Мама, ради бога, сказала я.

Но я представляла вас чуть постарше, сказала мама. А вы совсем молодой парень.

Он рассмеялся и сказал, что польщен. Они пожали друг другу руки. Она сказала, мол, увидимся завтра утром, и мы распрощались. Это было первого ноября. В реке отражались огни, мимо проносились автобусы, точно светящиеся упаковки, набитые лицами.

Я повернулась к Нику, он сунул руки в карманы. Мило, сказал он. И к тому же ни слова о том, что я женат.

Я улыбнулась. Она классная, сказала я.

Вернувшись тем вечером домой, я застала Бобби в гостиной. Она сидела за столом, уставившись на какую-то распечатку – углы листов скреплены степлером. Ник поехал к себе в Монкстаун и сказал, что чуть позже напишет про Венецию. У Бобби мелко стучали зубы. Когда я вошла, она даже не оглянулась, словно меня здесь нет, словно я уже умерла.

Бобби? – сказала я.

Мелисса прислала.

Она потрясла распечаткой. Я видела, что текст написан через два интервала, длинными абзацами, как в эссе.

Что прислала? – сказала я.

Она коротко хохотнула или, может, задержала дыхание и с шумом выдохнула, а затем швырнула мне бумаги. Я неловко их поймала и прижала к груди. Разглядела слова, напечатанные тонким шрифтом без засечек. Мои слова. Мой рассказ.

Бобби, сказала я.

Ты вообще не собиралась мне признаваться?

Я стояла и смотрела. Глаза побежали по странице, по верхним строчкам, где я описывала, как меня еще подростком тошнило на домашней вечеринке, куда Бобби не пошла.

Мне так жаль, сказала я.

Чего тебе жаль? – сказала Бобби. Я заинтригована. Жаль, что написала? Сомневаюсь.

Нет. Не знаю.

Забавно. По-моему, за последние двадцать минут я узнала о твоих чувствах больше, чем за предыдущие четыре года.

У меня закружилась голова, я таращилась на рукопись, пока строки не начали извиваться, словно насекомые. Это был первый черновик, который я отправила Валери. Должно быть, она переслала Мелиссе.

Это вымысел, сказала я.

Бобби встала с кресла и неодобрительно окинула меня взглядом с ног до головы. Странная энергия всколыхнулась в моей груди, словно мы сейчас подеремся.

Говорят, ты неплохо на этом заработаешь, сказала она.

Да.

Иди на хер.

Вообще-то мне правда нужны деньги, сказала я. Понимаю, что тебе такие проблемы не знакомы.

Она выхватила страницы из моих рук, край скрепки впился мне в указательный палец и разодрал кожу. Она держала рукопись у меня перед лицом.

Знаешь, сказала она. Вообще-то это хороший рассказ.

Спасибо.

И тут она разорвала страницы пополам, швырнула в мусорное ведро и сказала: я больше не хочу жить с тобой. Тем же вечером она собрала вещи. Я сидела у себя в комнате и прислушивалась. Слышала, как она выкатывает чемодан в прихожую. Слышала, как она закрывает за собой дверь.

Наутро мама подхватила меня у подъезда. Я села в машину и пристегнулась. По радио играла классическая музыка, но мама выключила ее, когда я захлопнула дверь. Было восемь утра, и я ныла из-за того, что вставать пришлось слишком рано.

Ну извини, сказала она. Давай позвоним в больницу, пусть они подождут, а ты еще в постели поваляешься, так лучше будет?

Я думала, УЗИ завтра.

Сегодня после обеда.

Черт, негромко сказала я.

Она поставила мне на колени литровую бутылку воды и сказала: пей давай, не тяни. Я открутила крышку. Перед исследованием надо было выпить побольше воды, вот и вся подготовка, но мне казалось, будто на меня сразу столько всего навалилось. Какое-то время мы молчали, потом мама искоса взглянула на меня.

Забавно я на вас вчера наткнулась. Ты выглядела как настоящая юная леди.

А обычно как?

Она не торопилась отвечать, мы проезжали круговую развязку. Я смотрела в лобовое стекло на проезжающие машины.

Вы очень элегантно смотрелись вместе, сказала она. Прямо как кинозвезды.

Ааа, это все Ник. Он воплощение гламура.

Мама вдруг потянулась ко мне и взяла за руку. Мы встали в пробке. Она сжала руку неожиданно крепко, практически сдавила. Мама, сказала я. И она отпустила. Поправила пальцами волосы и положила руки на руль.

Шальная ты женщина, сказала она.

Училась у лучшей из лучших.

Она рассмеялась. Нет, Фрэнсис, боюсь, мне до тебя далеко. Тебе придется во всем разбираться самой.

В больнице мне посоветовали выпить еще больше воды, и в приемной я едва могла терпеть. Народу было полно. Мама купила мне шоколадку в автомате, и я сидела, барабаня ручкой по обложке «Мидлмарча» [38] Middlemarch , 1871–1872 – роман английской писательницы Джордж Элиот (Мэри Энн Эванс). Рассказывает о жизни в небольшом городке, о силе истинной любви и о том, что настоящие преобразования в жизни чаще всего совершают не те, кто ставит перед собой великие цели, а те, кто просто живет достойно. , который нужно было прочесть к семинару по английской литературе. На обложке викторианская женщина с грустными глазами перебирала цветы. Сомневаюсь, что викторианские женщины не разлучались с цветами, как изображает искусство того периода.

Я еще ждала, когда вошел мужчина с двумя маленькими дочками, одна из них в коляске. Старшая девочка взобралась на сиденье рядом со мной и склонилась к плечу отца, что-то рассказывая, хоть он и не слушал. Девочка ерзала, стараясь привлечь его внимание, и ее кедики упирались в мою сумку, а потом и в мою руку. Наконец обернувшись, ее отец сказал: Ребекка, посмотри, что ты творишь! Ты пинаешь женщину в руку! Я попыталась поймать его взгляд, чтобы сказать: ничего страшного! Но он не смотрел на меня. Моя рука не имела для него никакого значения. Он просто хотел помучить своего ребенка и пристыдить. Я вспомнила, как Ник обращается со своей обожаемой собачкой, а потом отбросила эту мысль.

Меня вызвали, и я вошла в кабинетик, где стояли аппарат УЗИ и медицинская кушетка, покрытая белой одноразовой простыней. Доктор попросила меня лечь на кушетку и, пока я лежа рассматривала потолок, выдавила гель на пластиковый датчик. В комнате царил полумрак, освещение было настолько тусклое, словно где-то здесь был спрятан пруд. Мы о чем-то болтали, не помню о чем. Казалось, что не я говорю своим голосом, а он исходит откуда-то еще – например, из маленького радио, спрятанного у меня во рту.